Мы с отцом ужинали гаспаччо, копченой лососиной и салатом, сидя в гостиной и следя по телевизору за приближением урагана Барри. Гигантская оранжево-красная спираль снова и снова прокладывала конус неопределенности на разворачиваемых метеостанциями картах. Прогнозировали, что буря достигнет широты Сарасоты сегодня поздно вечером, а завтра рано утром выйдет на берег к северу от Хомосассы.

Мы не говорили о Малкольме, хотя я пыталась. Когда ужин подходил к концу, я сказала:

— Как он мог творить такие вещи?

— Малкольм так и не приобрел нравственных навыков, — ответил отец и взглядом дал понять, что тема закрыта.

Пока отец мыл посуду, я позвонила мае. Она с лошадьми, а также Дашай, Беннет, Харрис, Джоуи и Грэйс благополучно добрались до Киссими. Мама тоже смотрела погоду по телевизору.

— Скажи ей, чтобы до завтра не выезжала, — крикнул папа из кухни.

Я передала.

— Посмотрим, — ответила мама. — Спроси его, как он смотрит на то, чтобы жить в обществе обезьян.

Повесив трубку, я снова принялась смотреть прогноз погоды. Пятая категория являлась максимальной по шкале Саффира — Симпсона, и перечень разрушений, причиняемых ураганами этого уровня, выходил далеко за пределы сильного ветра и поднятых волн. Диктор излагал подробности с неподобающим смаком. Начинался он так: «С множества жилых домов и промышленных зданий срывает крыши. Некоторые сооружения обрушиваются полностью, тогда как мелкие служебные строения ветер переворачивает или уносит прочь. Все кусты, деревья и дорожные знаки вырывает с корнем».

Папа вернулся и выключил телевизор.

— На сегодня достаточно мелодрамы, — сказал он.

Я собиралась рассказать ему о «слепом» на перекрестке. В голове уже созрела фраза: «По-моему, я сегодня встретила дьявола». Но он был прав: в этот вечер нам не нужны были лишние переживания.

Мы вышли на балкон, но снаружи было слишком ветрено и сыро, чтобы долго там оставаться.

Воды раскинувшегося внизу залива неслись к берегу в пенных барашках, зарядил мелкий, колючий дождь.

Мы вернулись внутрь, и папа запер дверь. Затем нажал кнопку на стене, и металлические противоураганные ставни дюйм за дюймом опустились, отрезав нас от внешнего мира. Другие окна он уже закрыл.

— Я сейчас пойду спать, — сказала я. — Но хотелось бы знать, зачем Рафаэлю Монтеро понадобилось умереть?

Он нахмурился.

— На самом деле все просто. Я не имел веских причин продолжать жить так, как мы это делали. Ты и твоя мать покинули меня. Зачем мне был дом в Саратога-Спрингс? А этот тип Бартон все ходил да расспрашивал. Его приставания утомили меня.

— И как же ты это сделал?

Он уселся на диван.

— Осуществить всю затею не составило труда. Доктор Уилсон — помнишь, он лечил тебя от солнечного ожога? — один из нас, и он подписал свидетельство о смерти. А старина Салливан (тоже один из нас) кремировал пустой гроб и предал пепел земле. Деннис, — он произнес это имя без тени неприязни, — организовал продажу дома и перенос лаборатории сюда. Все твои вещи, кстати, на складе.

Я набрала побольше воздуха.

— Это был жестокий трюк. Мы видели фотографии твоей могилы.

Казалось, он удивился.

— Я рассчитывал, что ты их увидишь, и предполагал, что эпитафия тебя повеселит и определенно подскажет, что моя смерть — обман.

— Полагаю, так и вышло. В итоге. — Я зевнула. — А также пикардо и розы.

Он посмотрел на меня в недоумении. Я рассказала ему о полупустой бутылке и цветах, оставленных на его могиле.

— Разве не ты оставил их — как знак?

— Нет, — ответил он. — Интересно, кто это сделал.

У меня оставался еще один вопрос.

— Можно я расскажу о Малкольме Майклу?

— Не думаю, что это хорошая идея, Ари. Во всяком случае, не сейчас. Разумеется, Макгарриты заслуживают знать, кто убил Кэтлин, но подумай о последствиях для нас. Этот Бартон опять станет нас преследовать. Артуру Пиму придется исчезнуть или умереть, а я уже умирал в этом году.

— Когда мы сможем им сообщить? — не отставала я.

— Когда переедем. Сомневаюсь, что мы останемся здесь. — Он нахмурился. — «Ксанаду». Это место совершенно не в моем вкусе. Как только мы подыщем новый дом, ты сможешь рассказать Майклу правду. Пусть агент Бартон немножко посидит у Малкольма на хвосте.

Мне не трудно хранить секреты. В тот вечер я хотела позвонить Майклу и рассказать, что узнала.

Вместо этого я отправилась в кровать, но сон не шел. Снаружи бушевал ветер, словно взбесившийся локомотив, заставляя здание скрипеть и вздыхать под его напором. Мои мысли вертелись по кругу. Я гадала, когда приедет мама. С кем я в итоге буду жить — с ней или с папой? Можно ли сделать так, чтобы когда-нибудь мы стали жить все вместе? Какой была бы эта жизнь?

Наконец я забылась, но спала беспокойно. Мне снились тени высотой с «Ксанаду», солнечные затмения, благовония, лед и музыка. Потом реальные вещи, памятные по Саратога-Спрингс: фарфоровая лампа в моей старой спальне, напольные часы в библиотеке, витрина в гостиной. Но в моем сне птицы в витрине были настоящие. Я слышала, как их крылья бьются о стекло.

Я проснулась от дыма, клубившегося в комнате. Окон у меня в спальне не было, а когда я открыла дверь в коридор, дым повалил еще гуще. У него был странный сладкий запах. Лицо обдало волной жара. Кондиционеры не работали, свет не горел.

Я позвала папу. Со стороны кухни доносился треск пламени. Я окликнула его снова и закашлялась.

В ванной я намочила полотенце и обвязала им голову. Сделала пару глотков из крана, но струйка воды быстро истончилась, а потом и вовсе пропала.

В ванной окна тоже отсутствовали. Вся центральная часть кондоминиума была без окон — стандартная планировка для приморских районов многоквартирных домов, как я тогда выяснила. «Прямой вид на воду» — главный козырь продавцов, хотя квартиры там напоминают собачью конуру.

Я набрала побольше воздуха в легкие и помчалась в папину комнату. Дверь ее была открыта, и в комнате, насколько я могла видеть в дыму, никого не было.

Задержав дыхание, я метнулась в гостиную, чтобы отпереть балконную дверь. Я дернула ручку, но она не подалась. Я нажала кнопку, чтобы открыть противоураганные ставни. Ничего не произошло.

«Думай, думай медленно», — сказала я себе. Но сознание ускорялось вместе с пульсом. Легкие пылали, я начала задыхаться. На четвереньках я выбралась из гостиной, проползла в кабинет и попыталась открыть ставни там. Ничего.

«Просто электричество отключили, — уговаривала я себя. — В шторм электроэнергию всегда отключают. Нет ничего особенного в том, чтоб остаться без электричества».

Я поползла в конец комнаты, расположенной дальше всех от двери, а в голове у меня вертелось: «Ничего особенного. Ничего особенного. Ничего».