Здесь магазины были меньше, более специализированные и дорогие. Забавно было снова почувствовать себя маленькой девочкой.

Я показывала платья, а мама кивала или мотала головой. Мне понравилась блузка с узором из цветов гибискуса, но она сказала:

— Ты что? Ты же знаешь, как у него с узорами. Он от такого в ступор впадет.

Это могло продолжаться часами, но мы обе проголодались.

Мы решили надеть две из наших покупок: я — голубое платье-футляр с квадратным вырезом, она — дымчатое платье с открытой спиной. Остальное сложили в фургон, скормили монетки парковочному счетчику и направились к кафе, где предлагали морепродукты.

Мама заказала пикардо со льдом и вылила половину в мой стакан с колой. (Любой, кого заботит относительно высокий уровень потребления алкоголя среди вампиров, может обратиться к монографии доктора Грэма Уилсона «Аспекты метаболизма алкоголя при проведении пробной диетотерапии».)

Мы заказали рыбу — жареного морского окуня для нее и махи-махи для меня. Когда принесли блюда, она извлекла из сумки бутылочку и щедро посыпала еду ее содержимым. Выглядела приправа как хлопья красного перца, но на вкус было как «санфруа».

— Сухая заморозка, — пояснила она. — Я всегда беру специи с собой.

По дороге к Миднайт-пасс мама показывала знакомые ей приметы.

— На запад отсюда расположен Ботанический сад Селби. Там-то мы и поженились.

— Я знаю. У меня есть фотографии.

— Я столько лет не видела этих снимков, — сказала мае.

Я попыталась представить себе, каково это — потерять все, что имел, даже свадебный альбом. «Может, надо отдать ей альбом? Или это ее расстроит?»

Мы пересекли дамбу. Залив был усыпан парусными лодками, и я попыталась вообразить папу живущим на краю белого песчаного пляжа. Надежды мои начали таять по мере продвижения по Миднайт-пасс-роуд, мимо рядов высотных зданий.

— Это не похоже на его окружение, — заметила я.

— Его окружение? — Мама улыбалась. — А как именно должно выглядеть окружение твоего отца?

— Скорее как дом в Саратога-Спрингс. Старое, серое и унылое.

— Здесь ты уныния не найдешь. — Мама свернула в переулок. — И особо старого тоже. Ты говорила, дом шесть-семь-ноль-пять?

Здание высилось перед нами, тринадцать этажей бледно-розовой штукатурки. Называлось оно, согласно надписи на каменной плите, установленной посреди засаженной слоновой травой круглой клумбы, «Ксанаду».

Мы с мае переглянулись. Мы обе знали стихотворение Кольриджа и мысленно обменялись цитатами:

Возвесть в Ксанаду Кубла Хан

Дворец волшебный повелел.

Где Альф священный протекал,

Вниз, к морю, чрез пещеры храм,

Стремясь в людской удел.[33]

Оптимизма я не испытывала. Последним местом в мире, где бы я рассчитывала встретить отца, был флоридский кондоминиум под названием «Ксанаду». Вычурная поэма, предположительно написанная Кольриджем в судорогах опиумных галлюцинаций, была не во вкусе моего отца.

Но мама улыбалась.

— Помнишь, как там дальше: «Здесь под луною женщин рыданья нередки, // Что к демонам любовным взывают от тоски»? Ариэлла, если он действительно живет здесь, представляешь, как ему должно быть неловко.

Припарковав фургон, мы с мае сообразили, что понятия не имеем, где может находиться папа. Мы знали только номер дома. Задрав головы, мы уставились на безымянные балконы и окна. Такой проблемы я не предвидела — я воображала, что он живет в отдельном доме.

Некоторое время мы по очереди расспрашивали пересекающих пустую в основном парковку прохожих, не могут ли они помочь нам отыскать нашего друга мистера Пима. Но прохожие были весьма редки. Третий, к кому я обратилась, посмотрел на меня так подозрительно, что я ретировалась к фургону.

— Где все? — спросила я у мае.

— Дрозды улетели на север, — пояснила она. Это феномен Флориды. С наступлением мая многие дома пустеют.

Мы растянулись на сиденье, слушая радио. Джонни Кэш[34]исполнял песню под названием «Больно», микс на композицию «Найн-инч нэйлс».[35]Я уже знала большую часть его вещей. Какие кнопки не нажимай на музыкальном автомате у Фло, играли там только Джонни Кэш и «Найн-инч нэйлс».

— «Плану возвращения» требуется новая стратегия, — сказала я маме.

— Хм? — Она села и жестом попросила передать ей мой мобильник.

Она нажала какие-то кнопки и попросила головной офис «Зеленого креста». Затем нажала еще что-то и наконец, должно быть, дозвонилась.

— Где наш заказ? — произнесла она голосом, пугающе похожим на голос Мэри Эллис Рут. — Я звоню от имени мистера Пима, проживающего на Миднайт-пасс-роуд, Сиеста-Ки, Флорида. — Она подмигнула мне. — Да? И где вы его оставили?

Спустя несколько секунд она заявила:

— Ну, его там нет. Да, хорошо бы. Мы на вас рассчитываем.

Она отключилась и вернула мне телефон.

— Квартира тысяча двести тридцать пять, — сказала она. — А завтра мистер Пим, или тот, кто там живет, получит повторную посылку неизвестно чего.

В ожидании лифта мама переминалась с ноги на ногу. Она откинула волосы со лба и издавала горлом странный звук (наполовину кашель, наполовину звук, который издает удивленная кошка). Раньше она при мне не нервничала. И теперь это меня нервировало. Я убрала волосы с шеи и перекидывала их туда-сюда.

Лифт пришел пустой. У него были стеклянные стенки, и по мере подъема перед нами открывалась панорама Сарасоты и залива.

— Можем спуститься обратно, — сказала я. — Даже из лифта выходить не надо.

— Надо, — тон ее был так же резок, как когда она изображала Мэри Эллис Рут.

Двери лифта открылись, и мы двинулись по галерее: двери слева, железные перила справа. Далеко внизу я разглядела даже крышу нашего фургона, припаркованного в гостевой зоне.

Дверь в номер тысяча двести тридцать пять была выкрашена белой краской и оборудована глазком, как и все остальные.