Jacare tutu

Jacare mandy

Tutu vai embora

Nao leva meia filhinda

Murucututu

Голос ее был как темное серебро — такой же завораживающий, как у него, но выше и печальнее — и мерцал в лунном свете. Когда она умолкла, воцарилась тишина. Даже комары стихли на мгновение.

Затем я услышала собственный голос:

— Что означают эти слова?

— Родительница просит защиты своему ребенку. Она просит аллигатора и других ночных зверей уйти, оставить ребенка в покое. Мурукутуту — это сова, матерь сновидений.

— Откуда ты ее знаешь?

— Твой отец. Он пел ее тебе еще до рождения.

Наутро я решила действовать по плану, несмотря на возможные последствия.

Начала я с «Серадрона» и «Зеленого креста», У обеих компаний имелись сайты — скучные, набитые профессиональными терминами страницы, но, по крайней мере, там давались контактные телефоны.

Номер «Серадрона» начинался с регионального кода Саратога-Спрингс. Позвонив туда, я услышала знакомую запись: номер больше не обслуживается. Следующим я набрала номер «Зеленого креста». Думаю, террорист, позвонивший в Пентагон, получил бы более содержательный ответ.

— Я слышала, что «Серадрон» прекратил деятельность, — сказала я, — и хотела бы знать, сможем ли мы по-прежнему получать «Санфруа».

— Где ты это слышала?

Голос на том конце был отрывист и четок, как у компьютерного речевого симулятора. Я не могла определить даже пол говорящего.

— Мне мама сказала, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал по-детски невинно.

— Как ее зовут?

— Ее зовут Сара Стефенсон.

«Стоило ли это говорить?» — тут же усомнилась я.

— Можешь передать своей маме, что доставка продолжится по расписанию, — сказал голос, и соединение прервалось.

«Большое спасибо», — подумала я и отправилась на кухню. Мае месила на столе тесто для хлеба. Тесто было темно-красное.

— Почему люди из «Зеленого креста» такие грубые? — спросила я ее.

— Ну, для начала они не люди. — Она подняла на меня глаза, руки ее продолжали мять тесто. — Хочешь сама попробовать?

— Не сегодня.

Меня вообще не слишком интересовала кулинария. Полагаю, в этом плане я пошла в отца.

— Мае, кто делает «Санфруа»? Ты вроде говорила, что мы получаем его из Олбани?

— Посмотри на банке.

Я сняла с полки в кладовке черно-красный жестяной контейнер. Сзади было написано: «Сделано в США. © ЛЕР и K°, Олбани, Нью-Йорк».

Вернувшись в мамин кабинет, я нашла в сети телефон «ЛЕР и K°». Оператор соединил меня с отделом «по связям с потребителями», где голосовая почта приняла мой запрос для последующего ответа.

Я вернулась на кухню.

— Мае, как позвонить в Лондон? Я хочу связаться с отцовским портным.

Она мыла руки над раковиной. Хлеб, должно быть, уже сидел в духовке.

— «Дживс энд Хоукс», — сказала она, — Сэвил-роу, дом один. Уж эту-то этикетку я видела достаточно часто. — Она потянулась за полотенцем, потом обернулась ко мне. — Ариэлла, ты же не собираешься им звонить?

— Почему бы и нет?

— Они ничего тебе не скажут. — Она вытерла руки насухо. — Британские портные такие же скрытные, как ЦРУ. А может, и больше.

— Они не могут оказаться хуже, чем «Зеленый крест».

Я хотела сказать ей, что воспользовалась ее именем, но потом передумала.

Но она покачала головой, как будто уже знала.

— «Зеленый крест» не выдает информацию, даже другим вампирам, — сказала она. — Медицинские курьеры обязаны соблюдать конфиденциальность.

Идеи у меня были на исходе.

— Может, позвонить Деннису?

Но мне не хотелось разговаривать с ним — с человеком, который помог украсть маму.

Мае открыла дверцу духовки и посмотрела на темно-красные караваи.

— Чувствуешь запах меда?

— У него розовый запах.

— А по-моему, он цвета маков на заднем дворе. — Она закрыла дверцу.

Очередной звонок, очередное сообщение голосовой почты. Денниса не будет на работе до пятнадцатого августа. Я не оставила ответного сообщения и повесила трубку, испытывая скорее облегчение, чем разочарование.

Но варианты «плана возвращения» стремительно иссякали.

Спустя несколько дней появился фургон «Зеленого креста». Я встретила водителя улыбкой и несколькими вопросами. Он сказал, что ничего не знает о производстве «Санфруа», и прозрачно намекнул, что, если бы и знал, постороннему все равно не сказал бы.

Я отвернулась. Из конюшен вышла мама с двумя большими корзинами подофилловых корней и листьев, собранных накануне в лесу. Подофилл еще называют американской мандрагорой. Индейцы использовали ее для лечения, и теперь растение проверяют как возможное лекарство от рака. Мама поставляла его «Зеленому кресту» в обмен на заменители крови.

— Нам нужно две коробки «Санфруа», — сказала она. — Надеюсь, качество будет такое же высокое, как и в прошлый раз.

Курьер погрузил корзины в фургон, затем передал ей две картонные коробки с пометкой «ЛЕР и K°».

— Не волнуйтесь, — сказал он. — Ничего не изменилось.

— Интересно, где я буду жить, когда вырасту? — сказала я. — В смысле, когда стану старше.

Мы с мамой сидели в гостиной. Снаружи едва слышно доносилась музыка. Дашай и Беннет танцевали на траве под транзистор.

Мае строго посмотрела на меня.

— Ты не станешь старше. Разве ты этого не понимаешь? — В голосе ее звучало недовольство. — Отец тебя что, вообще ничему не учил?

Учил, разумеется. Но я никогда не вдумывалась в скрытый смысл услышанного: как только становишься «иным», биологические часы останавливаются. Ты не стареешь. Не растешь. Только разум может развиваться.

— На сколько я выгляжу?

— Иногда на двадцать, — сухо ответила она. — А сегодня на двенадцать.

Несколько задетая, я встала и отошла к окну. Беннет и Дашай, обнявшись, вальсировали так грациозно, что я вздрогнула. Научусь ли я когда-нибудь так танцевать?

Интересно, почему самое очевидное решение проблемы приходит в голову в последнюю очередь?

Определенные элементы в поле нашего сознания находятся в центре внимания, а другие лежат на периферии. Мое внимание, как правило, сосредоточено на том, что привлекает меня необычностью или загадочностью. У вас тоже так? В данный момент я сосредоточена на том, как описать сознание, и уделяю мало внимания сидящей у моих ног кошке и запаху влажного воздуха вокруг.