Обе эти крепости были срыты, и теперь от них остались лишь живописные руины. Турецкий квартал Белграда, за исключением еврейских жилищ, двух мечетей (одна из которых теперь используется как газометр!), случайно сохранившийся фонтан и развалины Константинопольских ворот – tanti nominis umbra, – был уничтожен. Турецкие гарнизоны остались лишь в крепости Шабац на реке Саве, в Белграде, Медерево, Фетисламе (Кладовски-Град) и на острове Ада-Кале на Дунае, а также в Мали-Зворнике на Дрине, напротив большого боснийского города Зворник.

Мусульманам было велено продать свою собственность и как можно скорее покинуть Сербию. Предложение Балвера о том, чтобы сербская армия, которую он считал слишком крупной для вассального государства, была сокращена до 12 тысяч человек, было отвергнуто благодаря Йовану Ристичу, будущему регенту и премьеру.

Михаил, правивший Черногорией, вынужден был признать это компромиссное решение из-за того, что Сербия, его сестра, постоянно находилась в конфликте с Турцией. После умиротворения стран Ближнего Востока, которого, как полагали великие державы, им удалось достичь в Париже, черногорцы два раза воевали со своими исконными врагами. Несмотря на все усилия князя Данилы сохранить мир, убийство черногорского священника, голова которого была выставлена на шесте на валах пограничной крепости Спуй, за которым последовал набег его жителей, угнавших скот противника, стало причиной официального протеста. Турки ответили тем, что сосредоточили свои гарнизоны в Герцеговине на границе с Черногорией. Жители Саторины, длинной, узкой полоски Герцеговины, которую жители Рагузы (Дубровника), опасаясь Венеции, потребовали отдать Турции по Пожаревацкому договору и которая спускалась к морю как анклав Далмации, успешно отбили, с помощью Черногории, наступление турок. Одна из двух деревень на Адриатическом побережье объявила о том, что присоединяется к княжеству, а один черногорский сенатор ненадолго захватил соседнюю крепость Спицца (Сутоморе) на берегу залива Антивари (Бар), которой суждено было печально прославиться 20 и 50 лет спустя.

Данило обратился за помощью в Париж, Вену и Санкт-Петербург; в результате в Рагузе появились французская эскадра и русский фрегат, которым было велено наблюдать за тем, как будут развиваться события.

А тем временем Хусейн-паша получил приказ оккупировать территорию Грахово, которая в 1842–1843 годах была объявлена нейтральной.

На каменистой равнине Грахово старший брат князя по имени Мирко в двух боях 12 и 13 мая полностью уничтожил значительно превосходившие его по силе турецкие войска; один австрийский офицер чуть позже насчитал на поле боя 2237 скелетов. Много турецких знамен, пушек и ружей попало в руки черногорцев, а британские медали, полученные турками в боях за Севастополь, украсили Цетинье. Грахово называют Марафоном Черногории; пятьдесят лет спустя князь Николай торжественно отметил 50-летний юбилей победы своего отца.

Турки отступили; осенью конференция послов в Стамбуле определила границы Черногории; к этому княжеству был присоединен район Грахово с соседними селениями.

Таким образом, Данило добился некоторого расширения территории княжества, а также секуляризации теократического правления. В 1855 году он ввел новый свод законов, согласно которому участников разбоев стали подвергать наказанию, хотя народ их и оправдывал, ибо разбойники нападали на турок. Жестокому наказанию стали подвергать также и грабителей. Князь распустил корпус своих перяников, или телохранителей, которые служили его предшественнику, и создал призывную армию и военную иерархию. В своем дворце Данило открыл нечто вроде колледжа, где сам иногда выступал в роли преподавателя. Однако народ его не любил, и его ждала судьба многих балканских правителей – насильственная смерть. 13 августа 1860 года князь и княгиня, приехавшие принимать ванны в Прчань на берегу Бока-Которского залива, отправились вечером прогуляться по набережной Каттаро, где князь был смертельно ранен. Это произошло как раз в тот момент, когда он помогал жене сесть в лодку. Его убийцей стал черногорский ссыльный по имени Кадиш.

Князь скончался на следующий день; его убийца был повешен, не выдав своих сообщников.

Одни говорили, что это убийство было совершено по политическим мотивам; другие утверждают, что это была месть. В Цетинье пустили слух, что Кадиш мстил князю за то, что тот соблазнил его жену.

Княгиня без промедления отвезла гроб с телом мужа в столицу, где он был похоронен в монастырском храме. У Данилы была лишь маленькая дочь по имени Ольга, поэтому трон перешел, как он и завещал, к его племяннику Николаю – ибо Мирко, отец последнего, считался слишком воинственным и плохо воспитанным, чтобы править Черногорией в столь критическое время.

Герой Грахово, которого народ прозвал Черногорским Мечом, патриотично отошел в сторону и отдал престол сыну, точно так же, как девятью годами ранее он позволил выбрать князем своего младшего брата и согласился служить новому князю в качестве президента сената. Он стал олицетворением старого черногорского духа, который с недоверием относился к французскому влиянию и европейскому образованию. Все это воплощала в себе рафинированная и амбициозная вдовствующая княгиня Даринка.

Николе I Петровичу-Негошу не было еще и девятнадцати лет, когда он начал свое правление – самое долгое и самое славное в Черногории. В детстве его отправили в семью будущей княгини Триеста Даринки; потом он окончил колледж Людовика Великого в Париже – благодаря великодушию Наполеона III. Свое начальное образование он получил в космополитическом Триесте.

Но, как у всякого истинного горца, его сердце осталось в Черногории, и преданность родным горам позволила ему во время переходного периода успешно соединить древние национальные традиции с западной культурой.

Вдовствующая княгиня надеялась, что молодой князь, воспитанный в ее доме и получивший образование во Франции, будет находиться под ее влиянием; но старая черногорская партия, которая видела причину национального недовольства прежним правителем в том, что он взял себе жену-иностранку, поспешила женить нового князя на Милене, дочери черногорского вождя. Вскоре после этого вдовствующая княгиня уехала в Париж, откуда перебралась на остров Корфу (Керкира) и, наконец, в Санкт-Петербург, и маленький двор в центре Цетинье получил возможность самостоятельно прокладывать себе путь в политическом море. В конце концов Даринка поселилась, как и последняя княгиня за три столетия до нее, в Венеции.

Не успел закончиться первый год правления нового князя, как Герцеговина снова восстала против турок. Победа черногорских братьев под Грахово вдохновила на борьбу сербов древнего «княжества», и христиане Саторины, Никшича и других пограничных районов, возглавляемые Лукой Вукаловичем, разгромили в 1861 году войска грозного Омер-паши. Черногорцы очень радовались победе своих родственников; и если бы все зависело от народа, война началась бы немедленно.

Сам Николай не мог не симпатизировать восставшим жителям Герцеговины. Рожденный в Негуши, первой же деревне, которую проезжает путник, направляющийся из Котора в Цетинье, откуда его семья перебралась несколько веков назад, он считал эту страну колыбелью своей семьи. Он любил родной язык и знал, что именно в этих местах он отличается особенной чистотой; знаток национальной истории, он, вероятно, мечтал воссоединить под своей короной всех разбросанных по разным странам сербов. Однако дипломатические соображения и совет держав воздержаться от вмешательства в дела соседей вынудили его сохранять строжайший нейтралитет, рискуя лишиться популярности у себя дома и во всем южнославянском мире. Его подданные ежедневно добровольно присоединялись к восставшим, а слухи о нарушении черногорской границы народ считал достаточным поводом для начала войны, однако Николай разрешил туркам возродить крепость Никшича и провозить необходимые военные грузы из Албании через свою территорию.