Ясно, что вся история с запиской, со взрывом устроена была не кем иным, как Тютрюмовым, – об этом говорила и сумма вознаграждения: принести в избушку серебра‑золота именно столько, сколько имелось в наличии в отряде, – все, взятое в бою с бандой уголовников Скобы у Орефьевой заимки… Что помешало Тютрюмову бежать, довольствуясь лишь шкатулкой, после того как остался жив Егорка? Возможно, важно было любой ценой все‑таки убрать Егорку, и Тютрюмов решил продолжать охоту на него. А каким чудом, несмотря на все эти ухищрения, Мусатов остался жив? Помог случай. Он вскоре был по личному указанию секретаря укома Прожогина откомандирован в отряд продразверстки, и пути их разминулись на некоторое время. Тютрюмов либо перестал бояться мальчишку‑чоновца, либо терпеливо ждал удобного случая и, возможно, дождался бы, если бы не подвернулся старший лейтенант Взоров из личного конвоя адмирала Колчака со своей тайной захоронения нескольких десятков пудов золота на становище Сопочная Карга…

Сколько же в общей сложности погубленных жизней на совести Тютрюмова? Только в дореволюционное время человек десять. Да, не меньше. Скончавшийся от ран промышленник – жертва ограбления в «Боярских номерах»; мать и дочка Неболюбовы, убитые в сквере на берегу Камы; пристав и исправник, застреленные в Петербурге в конспиративной квартире на Малой Охтинской; в миасской, не в единственной, экспроприации один или два человека, распластавшиеся в лужах крови… Совершенно не поддаются счету убитые лично Тютрюмовым в революцию, в гражданскую, во время службы в ЧОНе… Только при завладении золотом, выгруженным из вагонов проходящего на восток эшелона в Пихтовом в конце девятнадцатого года, – четверо. Кроме старшего лейтенанта и секретаря укома, еще и телефонистка, и милиционер. И это не считая раненых, покалеченных взрывами бомб… Вспомнились слова царского следователя Огниевича на допросе Тютрюмова о том, что за сотворенное к двенадцатому или тринадцатому году Тютрюмова повесить было бы в высшей мере несправедливо. Следователь, конечно, имел в виду – мало повесить. Наверное, все‑таки не прав был следователь и единственно верное было бы вздернуть Тютрюмова на веревке, а не пытаться использовать во благо политического сыска…

Интересно, как все‑таки закончил свой земной путь Тютрюмов? Хотя что уж особо интересного? Вряд ли что‑то неожиданное, необычное с ним могло произойти после переправки из Орловской тюрьмы в Сибирь. В начале войны ему было уже за шестьдесят. Возраст. А уж если дожил до окончания Великой Отечественной, вовсе был стариком. Выдал он свою тайну перед смертью или так и унес в могилу – вот единственное, что важно. Вряд ли выдал…

– Ты что, уснул? – услышал Зимин голос Сергея и ощутил легкий толчок локтя в бок.

– Что? – возвращаясь к действительности, спросил Зимин.

– Приехали, говорю…

Их машина стояла перед знакомыми бальзамическими тополями, окружавшими единственный домик бывшей Витебки.

На сей раз усадьба Бражникова не пустовала. Окна домика светились огнями. В загоне около коров хлопотала женщина с подойниками, лохматый черный пес терся возле конуры. С громким лаем, гремя железной цепью, он кинулся навстречу остановившейся машине.

Появился на крыльце и сам Бражников – мужчина лет под шестьдесят, одетый в штаны и рубаху, в тапочках на босу ногу. Прогнав пса в конуру, провел гостей в домик, где еще плавал тонкий запах шиповника, но все ягоды были убраны с пола и скатанный брезент валялся в углу.

– Помнишь, ты в горотдел к Мамонтову заходил, Иван Артемьевич, – пожимая хозяину руку, сказал Нетесов. – По поводу золотого клада.

– Было, – Бражников кивнул, жестом предлагая проходить к столу, садиться.

– Вот и приехали. Еще раз послушать… – Сергей выразительно посмотрел на Зимина: дескать, тебе нужно, ты и разговаривай.

– Вы говорили, что Тютрюмов приехал сюда среди ночи к вашему деду, – начал Зимин.

– Так.

– Предупредил, чтобы уезжал быстро, иначе заберут в чека. А когда дед ваш уехал, закопал в доме или рядом с домом золото.

– Точно. – Бражников достал из нагрудного кармана рубахи мятую пачку сигарет, закурил. Бросалось в глаза: руки его, особенно тыльные стороны ладоней, сплошь были покрыты свежими и подживающими царапинами от шиповниковых колючек.

– А почему вы решили, что Тютрюмов приехал золото закапывать?

– Это не я – это дед так решил.

– Только на том основании, что Тютрюмов приехал предупредить о готовящемся аресте?

– А этого мало?

– Не знаю. По‑моему, все‑таки мало, – сказал Зимин.

– Не густо, – согласился с ним Нетесов.

– Не густо – это если не знать Тютрюмова, – сказал Бражников. – Головорез отпетый. Пока в наших местах был, сотнями людей пускал в расход. А тут ему незнакомого объездчика жаль вдруг стало. По весенней грязи, под дождем, за полтора десятка километров коня погнал среди ночи спасать какого‑то Силантия Бражникова. Каково?

– По весенней распутице приехал? – уловив несостыковку, переспросил Зимин.

– Да, – подтвердил Бражников. – Дед вспоминал: уезжали, первую колбу по дороге рвали, с хлебом ели.

– А Тютрюмов завладел колчаковским золотом только в конце лета, – сразу поскучнев, сказал Зимин.

– Ну, может, что‑то я путаю. Может, и осенью было это, – после короткой заминки сказал Бражников. – Или, может, еще какое золото было.

– Может… – отозвался Зимин, хотя был уверен, что собеседник время приезда командира Пихтовского ЧОНа Тютрюмова к лесообъездчику на Пятнадцатый километр – весна 1920 года – называет абсолютно точно. Опять невольно подумал: прав Сергей, и бражниковская версия насчет местонахождения пихтовского золотого клада – очередная, «девятнадцатая». Не исключено, что и рассказ о том, будто Тютрюмов, якобы ринувшийся ненастной ночью из Пихтового в Вереевский бор предупредить лесообъездчика о грозящей опасности, тоже одна из легенд, какими буйно, как поваленное, долго пролежавшее дерево покрывается мхом и лишайником, поросло все, что касается адмиральских сокровищ.

Зимину захотелось поскорее закруглить разговор, распрощаться.

За окном загрохотала вечерняя электричка в сторону Пихтового, тут же в противоположном направлении простучал груженый углем товарняк. Проводив поезда рассеянным взглядом, Зимин спросил:

– Здесь раньше деревня Витебка была?

– Да, – кивнул Бражников, закуривая новую сигарету.

– Школа рядом?

– Лет тридцать назад еще стояла. Тут, под боком.

– Понятно… – Зимин кивнул.

– Не верите? – угадав его настроение, спросил Бражников.

– Да нет, почему. Все может быть, – пробормотал Зимин.

– Не верите, – уже утвердительным тоном сказал Бражников. – А вот как объяснить такой случай. Лет пять назад получаю телеграмму от сына из Забайкалья, он служит в тамошнем округе. Зовет срочно нас с женой на свадьбу. Приезжаем. И оказывается, что никакой телеграммы он не отправлял, свадьбы не намечается. Розыгрыш какой‑то. Возвратились – около дома самого, чуть не под фундаментом, земля перелопачена. Шурфов с полтора десятка наделано. Копка свежая.