— Хорошо, — сказал Родик. — Мне только надо договориться с водителями. Думаю, в течение недели я это решу. Как поживает Коля?

— Все нормально. По-моему, он каждые выходные летает в Душанбе. Кстати, с хищением денег что-то выяснилось?

— Да, есть полная ясность. Вора поймали, но деньги назад я не получил и, наверное, не получу.

— Как Венесуэла — не спрашиваю, при встрече расскажешь, а то наговорим на миллион.

— В двух словах скажу: по деньгам — все еще в процессе, но кое-что заработали, а по опыту и познаниям — гигантский шаг. У меня голова градусов на сто повернулась. Новое «мышление», как говорит Горбачев. Ну и кое-что на будущее накопал.

— Интересно. Передавай всем привет, особенно Юре. Скажи: я ему такую яшму посылаю — пальчики оближет…

В завершение Родик позвонил Григорию Михайловичу. Все документы были уже готовы. Родик, сославшись на усталость с дороги, попросил один день тайм-аута. Договорились встретиться послезавтра в десять утра.

Вечером собралась большая компания — человек пятнадцать. Помимо Паши и Лены, приехали друзья по учебе в институте.

Всех, как и после приезда Родика из Токио, интересовало, что там за жизнь. Никто из присутствующих, за исключением Родика и Паши, не выезжал за границу. Для них это была неведомая запретная зона, а каждого попадающего туда считали описанным Стругацкими сталкером.

Родик рассказывал о сытой и спокойной, по сравнению с советской, жизни венесуэльцев, о тех достижениях, которые он увидел на выставке, о прекрасном климате, когда почти каждый день светит солнце, а температура воздуха не опускается ниже двадцати двух градусов, об ужасе, который устроил социализм на прекрасной Кубе, и о странных кубинцах, радующихся этому ужасу. Потом он сделал ряд обобщений о происходящем в стране, в том числе заявил, что если не начнется развитие предпринимательства и высоких технологий, то говорить о каком-либо прогрессе или даже экономических достижениях бессмысленно. По поводу высоких технологий никто не возражал, очевидно с трудом понимая, на какой уровень поднялся в этой части мир, а вот предпринимательство резко осудили почти все. Причем многие высказывания были направлены не столько против кооперативного движения, сколько против одного его представителя — Родика. По общему мнению, он непонятно откуда получил исходный капитал, и если отбросить слова и вникнуть в суть, то выходило, что он обыкновенный вор. Особенно усердствовали жены. Похожие обвинения Родик уже слышал в свой адрес, когда отмечали защиту его докторской диссертации. Тогда этих женщин очень волновал вопрос, почему Родик уже защитил докторскую, а их мужья еще даже не начали работать над кандидатскими.

Родик тогда очень разозлился и пытался объяснить, что они сами во многом виноваты, заставляя мужиков стирать пеленки и готовить обед, но остался непонятым. Некоторое время он даже, считая, что всему причина — банальная зависть, не приглашал институтских друзей с женами, но потом все как-то забылось.

Сегодня же суть нападений сводилась к новому вопросу: «Почему ты стал кооператором, имеешь деньги и выезжаешь за границу, а наши мужья даже не знают, с чего начать и где взять какой-то неведомый первоначальный капитал?»

Родик, не понимая тщетности своих действий, снова старался открыть им глаза. Поддерживал его только Паша, ярый сторонник капиталистической системы, считающий, что все должны либо уехать, либо включиться в частное предпринимательство и забыть о социалистическом рабстве. Однако опровергнуть витающий в воздухе тезис о том, что всем надо было раздать поровну, создать специальные условия или, иными словами, «принести на блюдечке с голубой каемочкой», Родику не удалось. В конце концов он зло сказал:

— Думаю, что этого разговора могло бы не быть, если бы вы приложили хоть немного усилий и стали кооператорами. Ваши грымзы, имея деньги и шмотки, сейчас молчали бы в тряпочку. Я считаю, что в вас говорит обычная зависть, а это подло — надо уметь радоваться успехам других. Хотя успех это или, наоборот, провал, сегодня никто не знает. Потому вы и не идете в кооператоры — боитесь потерять последнее. Трусливо выжидаете. Как все будет развиваться, что ждет частных предпринимателей впереди — пока даже предположить нельзя. Вспомните последствия НЭПа. Возможно, у вас еще появится повод позлорадствовать.

— Конечно, вас всех давно пора пересажать, — то ли в шутку, то ли всерьез выкрикнул кто-то из присутствующих.

Родик понял: либо сейчас разгорится скандал, либо ему нужно перевести разговор в другое русло.

Он вышел в соседнюю комнату и принес оттуда разнообразные сувениры: индейские маски, венесуэльских лягушек, брелки, ручки. Всем мужчинам Родик выдал по упаковке презервативов, обладающих специфическими конструктивными особенностями, и в связи с этим завел разговор о венесуэльских женщинах, которые, конечно, уступают московским, но очень красивые. Эта тема быстро отвлекла всех мужчин от разгоревшейся политэкономической полемики. Сначала выпили с постановкой локтя за дам, потом подбили тех выпить за мужчин, дальше пили за то, «чтобы они сдохли», затем еще раз десять «на посошок» и наконец разъехались…

Лена звенела посудой в столовой. Родик включил телевизор, но вскоре почувствовал усталость и, перейдя в спальню, прилег на кровать. Тело приятно гудело, из соседней комнаты слышалось бормотание телевизора, но слов разобрать не получалось…

Родик скакал на коне по нескончаемой лесной дороге. Навстречу ему вышел Паша. «Нам срочно надо быть в Тель-Авиве. Нас ждут на алмазной бирже», — сказал он и куда-то исчез. Лес кончился, и Родик оказался в каком-то дворе. Он привязал лошадь, пересел в «Запорожец» и подъехал к зданию, напоминающему Кремлевский дворец съездов. Какой-то человек в форме спросил, обрезан ли он. Родик отрицательно помотал головой, и тут появились бородатые люди в черных шляпах, из-под широких полей которых торчали пейсы. Они схватили его, раздели и приступили к обрезанию. Родик брыкался и кричал, но ничего сделать не мог. Блеснул нож, Родик дико заорал… и проснулся.

«Чертовщина какая, — подумал он, — приснится же такое, больше с этими паразитами пить не буду. Вообще надо решить, общаться с ними или нет. Столько в их женах злобы и зависти, а муж и жена — одна сатана».

Родик не осознавал, что ничего решать уже не нужно. Просто произошло событие, являющееся естественным следствием сделанного им жизненного выбора. Он медленно переходил из одной жизни в другую, где появятся новые друзья и товарищи, конкуренты и враги, а те, которые останутся в старой жизни, будут кем угодно, но только не друзьями. Он еще не раз станет пытаться соединить несоединимое, навести мосты между двумя жизнями, но, кроме горького разочарования, это ни к чему не приведет. Ведь нельзя нарушать закон мироздания: «Каждому — свое», хотя он и придуман силами зла.

Плановая экономика учитывает в своих планах все, кроме экономики.

К. Макуильямз

А ома никого не было. Жена ушла на работу, дочь — в школу. Родик позвонил Оксе и долго пытался получить от нее хоть какую-то информацию о событиях в Душанбе. Окса отвечала невпопад и потом сообщала, что ничего не знает. Так было уже не в первый раз. «Приезжай послезавтра в Москву, — отчаявшись, сказал он, завершая разговор. — Завтра я подпишу документы об открытии фирмы в совместном предприятии, и нужно будет, чтобы ты начала работать с их бухгалтерией. Там надо будет постигать много нового. Так что рассчитывай недели на две. Леньку определяй к кому-нибудь из родственников и поручи от моего имени Сергею Викторовичу приглядеть за ним. Да, и возьми с собой все документы по основным средствам…»