телефон через всю комнату или в посетителя, выдергивая при этом шнур из стены. Однажды он швырнул тяжелое пресс-папье в сотрудника, который успел увернуться, и только металлическая створка не позволила предмету вылететь через окно на оживленную улицу. Пытаясь сгладить этот инцидент, сотрудники компании подготовили табличку, отмечающую место падения пресс-папье, в тоскливой надежде, что подобная выходка больше не повторится.

У него была привычка неожиданно врываться в кабинеты своих сотрудников с вопросами, на которые он требовал немедленных ответов. Горе тому, кто не знал ответа или, что еще хуже, делал вид, что знал, и пытался притвориться. Мистер Сэм обладал внушительным словарным запасом ругательств, и когда он приходил в ярость, то нанизывал эпитеты так, что «сукин сын» превращался в «этого паршивого, никчемного сукина сына». Один из руководителей Seagram сравнил его характер с характером тигра, но более точной была бы аналогия с акулой-людоедом. После одной особенно бурной вспышки на обеденном собрании Сэм начал швырять еду, а в конце концов свою тарелку и всю посуду, которая была на виду, в осатаневшего сотрудника, а затем уволил всех присутствующих в комнате. Позже его спросили, не стоит ли беспокоиться, не приведет ли его истерика к язве. Он прорычал в ответ: «Я не болею язвой. Я их причиняю». Он был прав.

Не будучи противником кумовства, он принял на работу в свою компанию нескольких членов своей семьи. Тем не менее, не было никаких сомнений в том, что Сэм — абсолютный хозяин. Племянник мог обращаться к брату Сэма как «дядя Аллан», но мистер Сэм всегда был «мистером Сэмом». И родственников увольняли с той же яростью, что и неродственников, если, по мнению Сэма, они не соответствовали его строгим стандартам. Он был отъявленным скупердяем, и зарплаты, которые он платил, были одними из самых низких в ликеро-водочном бизнесе, но, если кто-то жаловался, он терял работу. Сэм также неохотно раздавал титулы в награду за верную службу, и ряд ценных сотрудников, которые в другой ситуации могли бы стать вице-президентами, так и не получили этого звания в организации Бронфмана. Иногда, однако, он нехотя присваивал звание, если это означало альтернативу повышению, как это произошло с одним человеком, который спросил, не заслуживает ли он звания генерального менеджера. Сэм согласился, махнув рукой, но через несколько месяцев его уволили. «Этот чертов дурак... начал вести себя как генеральный менеджер, — объяснил Сэм. — А я и есть генеральный менеджер».

Его отношение к деньгам было, мягко говоря, своеобразным. Однажды, когда он готовил свой первый напиток за день, а это было около десяти утра, один из посетителей заметил, что газированная вода Schweppes, которую он использовал, наверняка стоила дороже виски. В ужасе Сэм позвонил своей секретарше и сказал, чтобы она больше не покупала Schweppes. «Это дорого!» — кричал он. «Тридцать пять центов за бутылку!» А ведь рядом с его офисом находилась полностью оборудованная кухня, где работал штатный повар, главной обязанностью которого было приготовление обедов для босса. Значительная часть рабочего дня Сэма была посвящена планированию полуденного приема пищи, и он долго обсуждал с секретаршей варианты меню, приправы, соусы, блюда, десерты. Свой желудок он почему-то называл «Мэри», и когда выбирал сочетание блюд, которое его устраивало, он потирал эту часть своего тела и говорил: «Мэри, сегодня ты будешь сыта!».

Он постоянно вырезал из газет и журналов купоны для экономии денег, постоянно участвовал в конкурсах с денежными призами, хотя, насколько известно, никогда ничего не выигрывал. В последние минуты рабочего дня он выключал свет в офисе, чтобы сэкономить на электричестве, хотя давал стодолларовые купюры носильщикам. Однажды во время шопинга в Нью-Йорке вместе с женой и одной из сестер Сэйди Бронфман любовался шляпкой в магазине. Шляпка стоила пятьдесят пять долларов, и Сэм сказал Сэйди, что она не может ее купить. Позже, вернувшись в свой номер в отеле, Сэм сказал Сэйди позвонить в магазин и заказать шляпку. На вопрос Сэйди, почему он передумал, он ответил: «Я не хочу, чтобы моя сестра знала, что я позволил тебе потратить такую сумму на шляпу».

И все же, несмотря на все свои промахи и тиранические замашки, мистер Сэм иногда проявлял и более мягкие стороны. Например, он очень любил поэзию Теннисона и мог по памяти цитировать ее с поразительной точностью. Кроме того, он обладал острым чувством юмора. Когда его спросили, что он считает величайшим изобретением человечества, он ответил: «Интерес!». А на вопрос, в чем, по его мнению, секрет его успеха, он ответил: «Никогда не увольняйте офисных работников!». Правда, особенно в нижних эшелонах своей организации он сформировал кадры сотрудников, готовых отдать за него жизнь.

Не меньшим деспотом была и Хелена Рубинштейн, которая, сделав свое первое состояние почти случайно в Австралии, существенно приумножив его благодаря Maisons de Beauté в Лондоне и Париже, теперь сделала Нью-Йорк своей штаб-квартирой для косметической империи, которая в 1920-е годы расширялась до ста стран. На протяжении 1920-х годов обострялась ее вражда со старшей, уже состоявшейся королевой красоты Элизабет Арден. В один прекрасный момент мадам Арден уволила весь штат продавцов Helena Rubinstein. Мадам Рубинштейн быстро приняла ответные меры и наняла бывшего мужа мисс Арден, Томаса Дж. Льюиса, на должность менеджера по продажам, заявив тогда: «Представьте себе, какие секреты он должен знать!» (Оказалось, что он знал не так уж много, и вскоре Льюис был уволен). После развода с первым мужем Хелена Рубинштейн вышла замуж за грузинского князя Арчила Гуриелли-Чкония, для которого создала линию мужских туалетных принадлежностей House of Gourielli. (По слухам, Гуриелли был бывшим парижским таксистом, но, тем не менее, он прекрасно играл в нарды, что помогло ему подняться во французском обществе. И, будучи на двадцать лет моложе Хелены Рубинштейн — никто точно не знал, поскольку ее возраст держался в таком же строгом секрете, как и возраст мисс Арден и их соответствующие формулы красоты, — он все еще оставался князем). В ответ мисс Арден вышла замуж за своего принца, князя Михаила Евланова. Хотя обе женщины никогда не были официально представлены друг другу, они часто устраивали состязания взглядов в залах модных нью-йоркских ресторанов, где метрдотели старались не сажать их слишком близко друг к другу. Отказываясь называть свою соперницу по имени, мадам Рубинштейн всегда называла Арден «другой».

Ярость мадам Рубинштейн была столь же известна, как и у Сэма Бронфмана, она всегда кричала «Тупица!». «Мерзавец!» «Ничтожный бездельник!» «Лжец!» «Обманщик!» и «Вор!» в адрес разбегающихся сотрудников своим громким, хриплым, с сильным акцентом голосом,