респектабельным, чем спиртное? В чопорной Канаде — да, но Сэм Бронфман, сколько бы он ни протестовал против того, что он всего лишь еще один честный бизнесмен, не мог избавиться от навешанных на него ярлыков «бутлегера» и «торговца ромом».

Отчасти проблема заключалась и в характере Сэма. Он мог быть обаятельным и доброжелательным, но часто ему было трудно скрыть свою грубую сущность. Известно, что у него был вспыльчивый характер, и, если ему перечили, он разражался эпитетами из четырех букв, которые заставили бы покраснеть даже монреальского стивидора. С подчиненными он был авторитарен, как Бурбоны древности, а с высшими чинами или теми, на кого хотел произвести впечатление, — снисходителен и угодлив. Человек, сотрудники которого жили в страхе перед недовольством своего босса, был также человеком, который в собрании людей, над которыми он не имел личного контроля, выглядел неуверенным, застенчивым, испуганным, не мог придумать, что сказать. Лучшее, что можно сказать о Сэме и Сэйде Бронфман в социальном плане, — это то, что они старались — давали пышные развлечения в своем замке в Вестмаунте, — но старались слишком сильно, слишком оборонительно. Они слишком часто выставляли напоказ свои руки, что всегда является фатальной ошибкой в искусстве социального восхождения. Их неуверенность в себе была слишком очевидна. На вечеринке невысокий, пухлый, лысеющий мистер Сэм Бронфман стоял на некотором расстоянии от центра событий, хмурился, сгорбив плечи, словно отгораживаясь от реальных или воображаемых упреков, которые неизбежно должны были последовать.

Хуже всего то, что Сэм Бронфман приехал в умный и цивилизованный Монреаль — город, который, как хотелось бы думать, сочетает в себе лучшие черты Парижа и Лондона, — из дикой западной Канады, с очень скудной историей, не говоря уже об образовании. Более того, история его семьи имела свои сомнительные моменты. В 1920 г. его брат Аллан был арестован за попытку дать взятку канадскому таможеннику, который остановил три неправильно зарегистрированных автомобиля, направлявшихся к границе с ликером Бронфмана. Затем, в 1922 году, шурин Сэма Пол Матофф, женатый на сестре Сэма Джин, был убит из обреза ружья на канадской железнодорожной станции, когда расплачивался за партию спиртного. Семья сразу же заявила, что мотивом убийства было простое ограбление, и убийство г-на Матоффа так и не было раскрыто, и создавалось четкое впечатление, что семья хотела, чтобы все так и было, и больше никаких вопросов не возникало.

Но в 1928 г. произошло событие, которое обеспечило Сэму Бронфману необходимую историю, пусть и заимствованную. В тот год он приобрел фирму «Joseph E. Seagram and Sons, Ltd». Seagram была старой канадской винокуренной компанией с прекрасным старохристианским именем. Теперь, когда винокуренный бизнес Бронфмана мог использовать имя Seagram, Сэм Бронфман мог включить уважаемую историю Seagram в свою собственную, и вскоре, в очень сильно отмытой корпоративной истории, Сэм мог заявить: «Наша компания берет свое начало в 1857 году в Канаде, когда Джо Сигрэм построил на своей ферме небольшой винокуренный завод и продавал свою продукцию в окрестностях».

То, с какой фамильярностью мистер Сэм обращался к «Джо» Сигрему, или «старому Джо», — например, «старый Джо гордился бы нами сегодня», — заставляло думать, что старый Джо был дедом Сэма Бронфмана. Но на самом деле даже история про «старого Джо» была не совсем верной. Действительно, бизнес Seagram ведет свою историю с 1857 года, когда на берегу реки Гранд-Ривер в Ватерлоо (Онтарио) был построен небольшой ликеро-водочный завод. Но строителями были два человека по имени Уильям Хеспелер и Джордж Рэндалл; в 1857 году Джозеф Э. Сиграм был еще шестнадцатилетним фермером из Онтарио, не имевшим никакого отношения к винокурне Хеспелера-Рэндалла. Связь появилась только в 1869 г., когда Сиграм женился на племяннице Уильяма Хеспелера, Стефани, и перешел на работу к дяде своей жены. Через год он выкупил долю Хеспелера в компании и изменил ее название.

Приобретая имя Seagram, Сэм Бронфман, как говорится, попытался сразу заделаться «старыми деньгами». Но приглашения вступить в клубы и занять места в правлениях банков так и не поступили.

Однако время приобретения Seagram нельзя было выбрать более удачно. Благородный эксперимент «сухого закона», с самого начала обреченный на провал, подходил к концу. Это знали все, и отмена Восемнадцатой поправки была лишь вопросом времени. Джин и виски Seagram's были хорошо известны и популярны в США. Промежуток между браком Seagram и Бронфмана и отменой поправки даст мистеру Сэму достаточно времени, чтобы подготовить Seagram's к возвращению — наконец-то законному — на американский рынок.

К этому стремились все иммигранты из Восточной Европы. Но, неожиданно столкнувшись с другой культурой и ценностями в капиталистических демократических странах Северной Америки, каждый русский еврей, пытаясь адаптироваться и ассимилироваться в Новом Свете, по-разному интерпретировал «йихес». Если Сэм Бронфман считал, что йихес достигается через членство в нужных клубах и корпоративных советах, то в старой стране его стремления были бы восприняты с насмешкой, как тривиализация очень сложного понятия.

В России слово «йихес» имело значение «родословная», «генеалогия», «семейный престиж», но это еще не все, поскольку йихес должен быть по праву, честно заслужен, а также унаследован от предков. Йихес не имеет ничего общего с богатством, славой или даже личными достижениями, хотя и имеет большое отношение к тому, из чего состоит аристократия — аристократия образованности, а не денег (как у американцев). В России существовали уровни йихов. Высшая степень икхэ присваивалась ученому талмудисту, божьему человеку, и шадхен, или сваха, тщательно выписывал список ученых, учителей или раввинов в родословной кандидата на брак, будь то мужчина или женщина. Чем длиннее список, тем выше йихес. Богатая еврейская семья предпочтет, чтобы ее дочери вышли замуж за раввинов, пусть даже бедных, а не за просто богатых мужчин. Точно так же она будет искать дочерей раввинов в качестве жен для своих сыновей.

Начиная с благочестивой образованности, далее по шкале йихес идет добродетель, или соответствие моральной чистоте, как божественному закону. Далее следовала филантропия, затем служение обществу добрыми делами. Однако наличие в родословной нескольких поколений йихов еще ничего не гарантировало. Тот, кто не соответствовал стандартам и рекордам своей семьи, быстро лишался йихе.

Роуз Стоукс, как и другие, стремилась к йихесу. Не добившись его в браке, она стремилась к нему через работу в коммунистическом рабочем движении. Но беда в том, что в славные благополучные 1920-е годы никто не хотел слушать о бедах угнетенных рабочих, об эксплуатации бедняков. Ее аудитория уменьшилась, а ее дело устарело. Страсти еврейского радикализма, впервые побудившие Роуз к действию, угасли, были направлены в другое