– Не спеши, майор, расскажи-ка, зачем ты Тана шлепнул? Твой же товарищ был…

Лисовский испуганно шарахнулся от него, как лошадь от внезапно заведенного рядом с ней тракторного пускача, но с другой стороны майора грубо отпихнул прикладом автомата уже Кордебалет – нечего, дескать, ерзать, сиди спокойно и не рыпайся… И Лисовский внешне почти успокоился, только глаза опять злобно забегали, ища чего-то то в одной, то в другой стороне небольшого салона вертолета, а пальцы рук стали бегать по коленям, словно крупных болотных блох второпях ловили.

Полет длился дольше обычного, потому что приходилось совершать перелет через территорию соседнего Лаоса. Хотя пилоты американских «Фантомов» и в лаосском небе чувствовали себя полными хозяевами – не будь кабины герметически закрыты, вниз бы поплевывали, – все же там они появлялись значительно реже, и это давало хоть какое-то ощущение безопасности. К тому же в Лаосе на всей территории можно было надеяться на защиту средств ПВО, тогда как в Южном Вьетнаме такой поддержки элементарно не было.

В аэропорту их встречал все тот же автобус и «ГАЗ-69». Автобус для спецназовцев. На сей раз он был с водителем. Из «газончика» вышел пожилой капитан с ярко-голубыми петлицами – форма КГБ, козырнул Лисовскому и что-то сказал. Лисовский отрицательно закачал головой, но два солдата его взяли аккуратно под руку и усадили на заднее сиденье. Там уже сидел еще один солдат. Если посмотреть со стороны, это очень походило на арест. Капитан сказал что-то второму солдату и вместе с ним направился к автобусу.

– Старший лейтенант Согрин?… – вопросительно крикнул он в салон, поднявшись только на ступеньки.

– Я! – отозвался Игорь и тут же продвинулся через тесный проход к гостю ближе.

– Капитан Козлов, – козырнув, представился подошедший. – Старший следователь Комитета государственной безопасности. Вам надлежит поехать со мной в военную контрразведку и дать подробные показания по поводу проведения вашей операции.

– Какие еще показания? – удивился Игорь.

– Полностью составить отчет о каждом дне.

– Извините, товарищ капитан, вы что, арестовываете меня? Так, я понимаю?… – и Игорь с полуулыбкой обернулся в глубину салона, откуда прислушивалась к разговору вся отдельная мобильная группа.

Капитан заметил, как медленно стали разворачиваться в сторону двери стволы автоматов. Он тоже слегка улыбнулся – не из пугливых оказался, хотя хорошо знал, что представляют собой люди, только что вернувшиеся из боя, да еще не из одного за последние дни, что такое отсутствие контроля на чужой территории и как такое отсутствие влияет на дисциплину и на психику людей.

– Нет, вы рассматриваетесь как свидетель по делу майора Лисовского.

– В любом случае, товарищ капитан, я не буду писать никаких отчетов без официального разрешения своего командования. Извините, но я служу в ГРУ, а не в КГБ. А это совершенно разные ведомства. И я не уверен, что вам положено знать все то, что знает мое командование. Обратитесь по инстанции. Меня найти не трудно через генерала Лифшица.

– Хорошо, – капитан кивнул, хотя и поморщился с явной досадой, и вышел из автобуса. Он надеялся, по правде говоря, взять молодого командира отдельной мобильной группы ГРУ нахрапом, авторитетом Конторы, но не получилось.

– Кстати, капитан, а какое дело заведено на Лисовского? – поинтересовался вдогонку ему Игорь.

Козлов обернулся:

– Обратитесь по инстанции. Если вам положено это знать, вам сообщат. А вообще, при обращении к старшему по званию, старший лейтенант, перед званием следует ставить слово «товарищ»…

Капитан слегка отомстил.

Но из бесстекольного окна, свесив громадную волосатую ручищу наружу, высунулся Сохно.

– Капитан, – крикнул он. – Я не расслышал. Вы откуда – комендантский патруль?…

Козлов не обернулся. Он был человеком до некоторой степени интеллигентным, и как всякий чуть-чуть интеллигентный человек не умел бороться с откровенным хамством и с насмешками. К тому же он не привык, чтобы к работникам Конторы относились так, и оттого несколько растерялся.

Теперь уже Толик слегка отомстил и оставил последнее слово за собой.

Уже несколько часов они сидели в машине, разговаривали, вспоминали и дожидались странного человека в северных одеждах, который должен же был когда-то вернуться к себе в гостиницу.

– Скорее всего он из леса сразу отправился в Контору, – предположил Согрин. – Доложил Лисовскому. И теперь…

В голову ему пришла мысль. Он достал сотовый телефон и набрал номер сестры.

– Таня… Это я. Спасибо за обед. Мои волки в состоянии съесть и три таких. Но вообще-то вполне хватило. Как там дела? Все спокойно?

– А что, меня уже и застрелить могут? – сестра усмехнулась в трубку. – Ты бы хоть предупредил заранее…

– Ладно. Я серьезно. Ничего подозрительного не видела? Не звонил никто? Вокруг не шлялся? Тот тип или еще какие-то?

– Да нет вроде… Алеша только звонил, интересовался, как у нас дела, я ему рассказала про охранников. Он только посмеялся. Сказал, что сегодня задержится. И передоверяет меня тебе.

– Если что-то заметишь, сразу мне звони. И присматривайся к улице. Должно бы там быть что-то новое, только вот что, я не знаю.

– Как прикажете, господин подполковник! Ты сам-то хоть вернешься сегодня?

– Постараюсь. Пока!

Игорь дал отбой.

– Ну, что? – поинтересовался Сохно. – Никто не приезжал на оленьей упряжке?

– Тишина…

– Непонятно, – сказал Макаров. – Если ты не ошибся и этот человек в самом деле работает на Лисовского, то дом должны бы были уже со всех сторон обложить и подогнать группу захвата. Эти втихомолку не работают и входить предпочитают в окна.

– С другой стороны, – возразил Сохно, – какой дурак пошлет на сыск такого заметного человека. Одет, как на национальный праздник. Он один, наверное, такой на весь город.

– Но – ловкий, – продолжил Макаров. – Мы меньше минуты его обходили – времени спрятаться не дали. Сразу с двух сторон, через соседние дворы. А он пропал, и все. И посерьезнее с виду люди не могли уйти, а этот – уму непостижимо! – прозрачным, что ли, стал… Эх, мне бы такое умение в Афгане…

* * *

Госпиталь узнался сразу. Еще не открыв глаза, Слава почувствовал характерный запах. Сколько же времени он был без сознания… Он даже не ощущал, что его куда-то перевозили, переносили, оперировали, надо полагать, и перевязывали.

Рядом слышалась спокойная и неторопливая речь. Французский. Разговаривали две женщины и мужчина. Открывать глаза не хотелось, но один из женских голосов очень уж понравился ему своим приятным тембром, какой-то внутренней бархатистой сексуальностью. И Макаров, несмотря на мучительное сознание плена, несмотря на физические страдания, как старый и испытанный бабник, сразу заинтересовался, почти затрепетал. Это было своего рода кармой – с начальных классов школы, помнил он, противоположный пол вызывал в нем повышенный интерес. И бороться с этим было выше его сил.