Стараясь не привлечь к себе внимания, он приподнял тяжелые опухшие веки – какой негодяй подвесил к ним гири? – и скосил взгляд. Прямо перед глазами он увидел удивительно красивый женский зад, обтянутый белым медицинским халатом, под которым, похоже, ничего не было. А рядом с бедром тонкую руку, держащую блокнот, но руку негритянки. Капитан не относил себя к расистам, и цвет кожи никогда не смог бы его смутить, но понравившийся женский голос принадлежал другой женщине, которую он не видел. Мужчина, говоривший в этот момент, похоже, игриво шутил. И Слава даже слегка взревновал и почувствовал к предполагаемому сопернику легкую неприязнь. Однако аккуратный зад негритянки закрывал видимость, и, чтобы обратить на себя внимание и лицезреть все же обладательницу нежного и в то же время чуть тяжелого тембра, пришлось кашлянуть и пошевелиться. Зад поспешно сдвинулся в сторону.

Вот те на! Приятный голос принадлежал женщине преклонного возраста и совсем не обаятельной внешности. Разочарование было настолько сильным, что он вздохнул, как кот, которому вместо сметаны подсунули раствор гашеной извести, снова закрыл глаза и обескураженно, но благополучно уснул.

Во второй раз он пришел в сознание или просто проснулся, когда почувствовал, что кто-то касается его подушки. Не так умело, как делают это санитарки и медицинские сестры, поправляя. Это была явно мужская рука, тяжелая и сильная. И это ощущение соприкоснулось с оставшимся в памяти ожиданием чего-то нежного и чувственного, женского и женственного, соприкоснулось неприятно и вызвало недовольство.

Но теперь уже глаза открылись значительно легче, чем накануне. Перед Славой сидел улем Нурали и подсовывал ему под подушку небольшой мешочек с фруктами. Знакомое лицо обрадовало, и Макаров смог даже улыбнуться и выдавить из себя:

– Привет!

– Привет! – Здесь Нурали уже мог, видимо, говорить по-русски свободно, без того ужасного акцента, напоминающего маскировочный комбинезон снайпера, что он демонстрировал в горном кишлаке, и не опасаясь, должно быть, что его примут за русского шпиона. – Пора бы тебе и выспаться… Сколько можно… Четвертые сутки…

– Где я?

– В госпитале. Французский госпиталь для старших офицеров. Это в Пакистане. До своих очень далеко.

– Расскажи…

Нурали понял, что интересует Славу. И объяснил, что по законам ислама человек, который желает принять магометанство, перестает быть врагом. Когда люди Ахмат-Саида напали на них в ущелье на берегу Файры и взяли раненого Макарова в плен, они желали, естественно, казнить капитана. Но Нурали воспользовался своим авторитетом. Он сказал, что как раз беседовал с офицером о вопросах разницы веры, когда произошло нападение. И попросил командира уступить ему пленного, памятуя все тот же исламский закон. Ахмат-Саид любит только собак и лошадей, но не людей, и не отличается добросердечием. Но в вопросах веры он фанатик и потому согласился с улемом внешне почти легко. Так Макаров и оказался в госпитале. Более того, его будут хорошо лечить и просвещать, проповедник должен обязательно навещать его, должен проводить беседы, а потом, по выздоровлении, его отправят в Саудовскую Аравию.

– Ты должен потерпеть, чтобы не подставить меня. Слишком я долго здесь оседал и слишком хорошо сижу, чтобы только твоим нетерпением всю мою работу сорвать. А вытерпишь, только авторитет мой поднимешь… – Голос Нурали был убеждающим, акцентированным, тем самым голосом психотерапевта-гипнотизера. – Нашим я все сообщу при следующей встрече, как только налажу связь. Чтобы тебя не потеряли. Из Саудовской Аравии, уже мусульманина, через какое-то время тебя отпустят. Скорее всего в США или в Канаду. Будь готов к кругосветному путешествию. И только оттуда добирайся домой. Уже как сможешь… Но пока – терпи…

Слава вздохнул непритворно. Терпеть он умел, это – главное достоинство всякого спецназовца, хотя, как все нормальные люди, не любил.

– Вообще-то я не рвусь в мусульмане. Но для пользы дела согласен. А что, – вдруг пришла в голову беспокойная мысль, от которой даже голос повысился, – и обрезание придется делать?

– Обязательно… – Нурали улыбнулся. Он, вероятно, этого вопроса ждал.

А Слава чуть не зарычал.

– Ладно, отдыхай пока, чуть-чуть в себя придешь, я начну преподавать тебе азы ислама. Готовься.

– Это необходимо?

Улем кивнул:

– Это необходимо. Без этого тебя не примут в Саудовской Аравии.

– А что я там буду делать?

– Я тебе потом объясню… Это, возможно, не самое приятное для офицера Советской Армии, но придется через это пройти.

Предисловие Славе совсем не понравилось, и он, привычный в своей службе к конкретной постановке задачи, решил настоять на своем вопросе и поставить все точки над «i».

– Скажи уж сразу, а то я, возможно, предпочту сдохнуть в этом госпитале, чем…

– Ты станешь преподавателем в диверсионной школе. И будешь учить арабов. Будешь делать из них образцовых диверсантов.

Макаров минуту помолчал.

– То есть официально я становлюсь предателем Родины… Так?

Теперь вздохнул Нурали. Он понимал, что боевому офицеру спецназа с серьезным послужным списком перебороть себя бывает порой трудно. Все-таки спецназ – это не специально подготовленная агентура, это силовики и диверсанты.

– Официально так. Но ты будешь находиться на агентурной работе. Я позабочусь, чтобы из Службы тебя обеспечили всем необходимым… Связь и прочее… Про тебя не забудут…

– Так что, я все же могу надеяться, что не попаду под суд, когда придет время домой вернуться?… Мне легче под международный трибунал попасть, как военному преступнику, чем это. Пойми…

Нурали улыбнулся:

– Аллах акбар! Он сам распределяет пути человеческие… И все мы только песчинки в вихре той силы, которая называется на людских языках судьбой. Что бы ты ни задумал, не надейся, что это задумал ты, – так Аллах тобой распорядился.

– Это, – понял Слава, – первый урок…

Каково же все-таки было влияние Нурали среди моджахедов, что его, пленного советского офицера, не только не казнили, но и поместили в госпиталь. И не в простой фронтовой, с грязными простынями и блохами в каждом вонючем и пропитанном кровью топчане, а в иностранный, где и врачебная помощь покачественнее, и вообще порядок уровнем выше, нежели в госпиталях советских.

Нурали приезжал еще два дня подряд. Потом неожиданно исчез. Несколько дней не появлялся. Интересоваться Слава не стал. Ни к чему показывать свое близкое с ним знакомство. Но когда вместо Нурали к нему через неделю пришел незнакомый мулла с той же целью, он решил продолжать просчитанную улемом линию поведения. И, хотя не совсем еще оправился от тяжелых и множественных осколочных ранений, не отказывался от бесед на религиозные темы.

Не часто, но все же заглядывал к нему в палату местный офицер из службы охраны, что-то аналогичное особисту в нашей армии. Должно быть, он получил относительно Макарова определенные инструкции, но пока старался не надоедать – все равно раненый не встает и убежать не в состоянии.