* * *

В Саудовскую Аравию Макаров прибыл с гладко выбритой головой, но с густой, аккуратно подстриженной бородой, как и полагалось правоверному мусульманину. Слава к тому времени начал уже немного разговаривать по-арабски. По крайней мере отдавать команды и делать комментарии он мог. Больше всего его беспокоило, что улем Нурали не подает о себе вестей. Это омрачало вроде бы безоблачный горизонт.

Лагерь, где предстояло работать, находился в десятке километров от прокаленного солнцем городка Эс-Сабья, совсем рядом с йеменской границей. Городок со всех сторон окружали горячие пустынные пески, и это предвещало дни нелегкие и, естественно, скучные.

Сразу по приезде ему выплатили жалованье. К удивлению, даже за то время, что он отлеживался в госпитале. Имея в кармане около шести тысяч долларов, Слава не имел возможности потратить ни цента просто потому, что было негде. Спиртное в этих местах не продавали даже иностранцам – вера ставилась превыше всего, хотя иностранцев в лагере было много.

– Майор Дуглас, – по-английски представился ему начальник лагеря, этот язык Слава знал значительно лучше арабского. – Приветствую вас в этой богом проклятой дыре… И сочувствую… Я знаю вашу историю. У меня уже работал раньше русский десантник. Старший лейтенант. Вы пришли по его пути. Подготовка у него была неплохая. Только где он умудрялся доставать спиртное – уму непостижимо. Переживал свое положение. Трезвым я его ни дня не видел.

– Где он сейчас? – поинтересовался Слава.

– Согласно контракту, он отработал у нас год и теперь уехал куда-то в Южную Америку. Я не могу точно сказать, потому что преподавательскими кадрами я не занимаюсь.

– Там, может быть, и хорошо… – Слава вздохнул. – Но и здесь попробуем выжить, если сумеем достать спиртное. А раз доставали другие, то найдется и для нас.

– Я не могу вас поддержать, – скривил лицо майор. – У меня больная печень. Во Вьетнаме перенес сильнейшую лихорадку, вот и последствия…

– Вы воевали во Вьетнаме?

– Да, довелось… Вы там не были?

– Нет, – солгал Слава.

– Значит, завтра приступайте к занятиям. Живем мы прямо в лагере. Офицерский корпус на втором этаже. Комнат свободных много, занимайте любую.

И началось…

Слава был зол и обеспокоен. Нурали по-прежнему не подавал о себе вестей. Не случилось ли так, что он здесь просто забыт и потерян? В качестве кого он вообще сюда приехал? Что он должен делать? Какие сведения собирать?

Лагерь подчинялся генеральному штабу саудовской армии. Готовили здесь не террористов для международных организаций, как побаивался Слава вначале, а спецназовцев для местных войск. Это утешало. И пока не было у него никаких данных, что эти спецназовцы отправляются воевать в Афганистан. Какая здесь агентурная работа? Правда, специальные афганские отряды здесь тоже были, но с ними работал не он. И потом – что он может сообщить о подготовленных в лагере афганцах? Если бы они забрасывались, скажем, на территорию Советского Союза, это другое дело. А ведь они отправлялись в свою страну…

Слава не проходил специальной разведывательной агентурной подготовки. Его предыдущая работа армейского разведчика была строго определена, задачи были конкретны и ясны. Враг перед тобой! Выполняй!

А здесь он маялся от своей ненужности для своих. И потому вкладывал застоявшуюся энергию в подготовку саудовцев. Выражение «гонять до седьмого пота» к местным климатическим условиям явно не подходило. К десяти часам утра с тебя уже десять потов сходит. А сколько же тогда их сходит с курсантов за целый день занятий…

Майор Дуглас иногда покачивал головой, но от комментариев удерживался. Однажды только спросил, сам на себе оттягивая мокрую насквозь форменную рубашку с коротким рукавом:

– Вы не слишком их того?…

– Я же и сам с ними… – ответил Слава.

Он в самом деле занимался вместе с курсантами, и упрекнуть его в излишней жестокости было поэтому нельзя.

Так шли неделя за неделей, месяц за месяцем, а положение не менялось. И только через восемь месяцев за обедом у майора Славе вручили нежданно-негаданно письмо. Написано оно было по-арабски, но к тому времени он уже достаточно владел языком, чтобы прочитать его. Писал, к удивлению, тот самый командир моджахедов, который взял его в плен, – Ахмат-Саид. В восточном замысловатом стиле в письме рассказывалось о жизненном пути человека, который спас русского офицера и направил его на путь истинной веры – об улеме Нурали. Оказывается, Нурали погиб во время бомбардировки базы русскими самолетами в те еще первые дни, когда Слава лежал в госпитале без движений. Вот поэтому улема и сменил посланный Ахмат-Саидом мулла. В заключение письма полевой командир спрашивал Макарова, достаточно ли окреп в истинной вере человек, которому улем Нурали подарил жизнь, не желает ли этот человек отомстить за своего спасителя и вступить в отряд Ахмат-Саида после окончания контракта в Саудовской Аравии.

Дыхание сперло, даже голова закружилась…

Выходит, что он, капитан Макаров, дезертировал из Советской Армии и служит сейчас в саудовской. Он предатель, самый обыкновенный предатель в глазах закона. И доказать обратное уже никогда не сможет…

В первый момент появилось желание зайти к себе в комнату и просто, без всяких оставленных объяснительных записок и прочей сентиментальной суетливой ерунды застрелиться. Но что бы это дало? И кому? Стреляться Слава не стал. И ушел с обеда по-английски, не попрощавшись, не извинившись, не поблагодарив даже хозяина.

Но с той поры в душе у него поселилась пустота, такая же горячая и неспособная к жизненным эмоциям, как окружающая лагерь жаркая аравийская пустыня. И много еще времени пройдет, прежде чем пустота эта как-то заполнится. Но тогда он решил, что путь на Родину навсегда ему заказан. Не зря ведь Нурали в тот раз, когда приходил к нему впервые в госпиталь, сказал, что судьбой человека управляет Аллах. Вот Аллах и забрал его у России и отдал Саудовской Аравии…

В таком настроении Макаров продлил контракт и прослужил не год, как обговаривалось в первоначальных условиях, а целых четыре. И только после этого ему был предоставлен вид на жительство в Канаде, куда он и уехал. Война же в Афганистане к тому времени закончилась. Вернее, закончилась война Советского Союза в Афганистане, а там – внутри – началось множество маленьких и больших войн. Но это его уже не касалось.

* * *

Автобус отвез отдельную мобильную группу в тот же аккуратный двухэтажный домик за забором, с которого и начиналось их проживание в Ханое. Так же открылись ворота. Отвели им те же самые комнаты. Только за рулем уже сидел не капитан Тан, а незнакомый молчаливый и мрачный мальчик. Хотя на мальчиков могут быть похожи и вьетнамцы во вполне зрелом возрасте – особенности национальной физиогномики.

Только успели расположиться, как приехал на своем неизменном «ГАЗ-69» генерал Лифшиц. Генерал был в гражданской одежде, впрочем, здесь он и не носил другую, смотрел угрюмо, словно бетонную плиту на голову взглядом клал, и не сразу ответил на приветствие. Видимо, давая понять этим, что он недоволен группой и тем, как она провела операцию.