Во Франции XVIII века венценосцы уже начали предоставлять ссуды придворным живописцам на создание эротических полотен. Аристократы платили за них огромные деньги, чтобы украсить ими свои салоны. Аристократки украшали свой почти оголенный, поддерживаемый корсетом бюст бриллиантами, дабы грудь блестела при дыхании и ходьбе всеми цветами радуги.

Потрясшая страну революция настежь отворила Эросу двери в широкие слои общества. Сначала все напоминало неврастению на манер Древнего Рима, где над человеком частенько издевались просто ради удовольствия. Это и отражал в своих произведениях граф де Мирабо, слывший человеком необузданного нрава, прозванный «ураганом революции». Граф исходил из того, что человеку, пожелавшему стать свободным, дозволены все средства для достижения этой цели, включая сочинительство эротических триллеров.

В охваченном революционной эйфорией Париже тут же были изданы брошюры о нравах королевского двора, типа «Королевского борделя» и «Скандальной жизни Марии-Антуанетты». Газеты запестрели порнографическими гравюрами на антиклерикальную тему. Эротизм, идеология и политика сплетались в мощный симбиоз, собираясь в огромный разрушительный потенциал. На одной из гравюр француженка держала в руках макет фаллоса с красной головкой и надписью на нем «Права человека».

Другой сочинитель и апостол эротизма, маркиз Донасьен де Сад, разврат считал повседневной формой бытия. Покой он обретал лишь на пике бунтующего святотатства, видя в себе пророка новой религии – религии наслаждения болью. Де Сад много писал о грехе, Боге, предрассудках, тупой церковной схоластике. Удовлетворяя свои потребности, собирал досье на хозяев притонов, куда включал компрометирующие сведения на известных в обществе лиц. По мнению маркиза, Бог есть олицетворение исключительно зла, при котором извечно главенствуют насилие и страдание, палач и жертва сплетаются вместе, одухотворяемые болью и наслаждением от боли. Насилие на эротической основе он признавал целью миропорядка и главным его средством. В своих «Ста двадцати днях Содома» рассказывал подробно о «вкусах, фантазиях и бесконечно милых каждому сердцу сексуальных прихотях». Все его книжки богато иллюстрировались.

Писатель Ретиф де ла Бретон назвал маркиза де Сада возбудителем мужчин с признаками импотенции, который, вместо «нормального» эротического возбуждения, доводит их до полной патологии. Поясняя свою мысль, он писал: «Тому, чей темперамент по какой-то причине ослаблен, я желаю дать достаточно пикантный эротикон, побуждающий его входить в интимную связь со своей далеко уже не прекрасной супругой надлежащим образом и с почти прежней охотой. В первую очередь это касается мужчин, которые возбуждали себя книгою беспримерно жестокой и столь же опасной, каковой я считаю «Жюстину, или Несчастья добродетели» де Сада. Бретон специально сочинил «Анти-Жюстину» в надежде, что «мужчине будет достаточно прочитать всего одну главу, дабы страсть его немедленно пробудилась и тут же подвигла на обладание своею женою».

На тернистом пути эротизма Англия переживала тогда эпоху правления королевы Виктории, которая предписывала подданным слабого пола облачиться в длинные юбки и панталоны с завязками под ними. И не дай бог показывать их мужчине! Подыгрывая ее прихотям, придворные врачи и церковные моралисты вели кампанию против мастурбации как «зла века». В это же время (середина XIX века) столица королевства с населением в два с небольшим миллиона насчитывала более сорока тысяч проституток, 933 борделя и 848 домов сомнительной репутации. Дам, занятых этим ремеслом в публичных домах, полиция не беспокоила. По рукам ходили списки эротических романов вроде «Фэнни Хилл» Джона Клеланда и «Моя тайная жизнь» анонимного автора. (Обе книги выдержат несметное число судебных запретов и будут издаваться вплоть до нашего времени.)

Уже в эпоху буржуазного расцвета французский поэт Бодлер со всею яростью обрушился на лицемерие новых правителей: «Все эти придурки буржуазии, которые безостановочно произносят высокопарные слова о морали и моральности в искусстве, напоминают мне дешевую уличную проститутку, которая приходит с кем-то впервые в Лувр, краснеет от стыда, закрывает глаза платком и каждый раз, оглядываясь перед шедеврами мировой живописи и скульптуры, спрашивает с негодованием своего попутчика, как это могли выставить для публики такие непристойности».

В парижском заведении «Японский диван» показали тогда первый стриптиз: на протяжении получаса под музыкальный аккомпанемент танцовщицы скидывали свои одежды и в последний момент набрасывали на себя покрывало. Поднимавшие грудь корсеты пользовались таким спросом, что правительство обложило коммерсантов специальным налогом. Одновременно была сформирована особая бригада цензоров, которые следили, дабы на улицах и в театрах, на сцене и в зале, не появлялись женщины со слишком обнаженной грудью. Предварительной цензуре подвергались новые песни и печатные издания, что отнюдь не мешало порнографическим открыткам заполонить черный рынок. Судя по опросам, мужчинам больше нравились женские груди в форме большого яблока. Сразу появились и соответствующие картинки с их изображением на пачках папирос и спичечных коробках.

Огюст Ренуар признался: не создай Бог женского бюста, не стал бы он заниматься живописью. Однажды в Голландии ему пришлось встретиться с натурщицей, тело которой пленило его с первого взгляда. Художник страшно захотел работать с нею в Париже и попросил у ее матери разрешение на это. Мамаше не понравилась такая перспектива для дочери, которая, как оказалось, по совместительству еще и проститутка. Ренуар расстроился и не взял ее в Париж.

Художник Доменик Энгр тоже очень хорошо относился к женщинам, но у него с ними все как-то неудачно складывалось. Наверное, поэтому парижанин решил, что лучший способ познать женщину – это нарисовать ее. Будучи правоверным католиком, он считал своим призванием создавать композиции на религиозные темы, чтобы те вызывали у зрителя благоговейный трепет и умиление. Поскольку известным ему пришлось все же стать именно благодаря своему мастерству в изображении обнаженных женских натур, то друзья прозвали его бедолагой, у которого сердце христианина, а рука язычника. Его коллега Фрагонар запомнился соотечественникам как автор фривольных картин, но главным образом одной – под названием «Качели», где изображены сам художник, его подруга на качелях, а внизу в кустах юноша, пытающийся разглядеть, что там у нее под юбкой.

Парижанки в ту пору носили длинные платья, и демонстрировать на публике ноги выше щиколоток было не принято, тем более выше коленок: остальное как бы дорисовывало мужское воображение. Дабы подбросить пищу этому воображению, в Париже появился танец, в котором дамы стали поднимать свои платья выше коленок. Власти сразу запретили его, поскольку, помимо неприличных движений, усмотрели в нем некую политическую символику вызова установившемуся тогда во Франции режиму.

Как можно догадаться, речь шла о канкане с ускоряющимся ритмом веселой мелодии аккомпанемента, движениями танцовщиц все более воодушевленными, решительными, переходящими в настоящий галоп. При этом дамы поднимали юбки все выше и выше, все быстрее передвигаясь не просто ногами, а как бы всем телом летая по сцене с взлохмаченными волосами и раскрасневшимися лицами.