– Андрей, сзади «фоккер»!

– Валя, прикрой! Я ударю по «юнкерсам».

Было ясно, что группа Крюкова одновременно дерется с бомбардировщиками и истребителями противника. Исаев не выдержал и стукнул по столу кулаком.

– Так и есть! Встретили «юнкерсов» и бросились на них… А «петляковы» остались без прикрытия!

– Не может этого быть, – возразил Покрышкин. – Пал Палыч зря в бой не ввяжется. И ребята с ним опытные.

– Полетели и молодые…

Масленников предложил:

– Попробуйте связаться с Крюковым по радио. Может, удастся.

Исаев взял трубку и начал называть позывной Крюкова, но тот не отзывался.

– Далеко очень, не слышит, – вздохнул капитан.

Исаев с раздражением бросил трубку и спросил, обращаясь к начальнику связи:

– Почему на КП нет более мощной радиостанции?

– Не дают, да и по штату не положено.

«Есть один!» – азартно разнеслось из динамика. Опять послышались залпы торопливых команд, тревожные предупреждения и просьбы о помощи. Одна фраза прозвучала просто набатом: «Смотри, смотри! На нас сыпятся «фоккеры», а шестерка «мессов» навалилась на «петляковых».

В воздухе, без сомнения, было жарко. На КП все напряженно молчали, вслушиваясь в неразборчивый гомон взволнованных голосов. Исаев, бледный, с застывшим лицом, стоял согнувшись, прижав ухо к наушнику. Это были очень тяжелые минуты для командира полка: он боялся, что наши бомбардировщики остались без прикрытия и сделались легкой добычей для немецких истребителей. За это из штаба дивизии по головке не погладят.

Радио замолкло, и Исаев выпрямился.

– Кажется, бой кончается, – заметил он и тут же дал команду полковому врачу: – Приготовить санитарную машину!

Радио продолжало молчать, все встревоженно переглядывались. Исаев снял фуражку, бросил ее на стол и грузно опустился на скамейку. Но ненадолго. Через минуту он снова вскочил и стал тревожно вглядываться в пустой горизонт на западе.

– Должны бы уже появиться…

Заложив руки за спину, комполка стал расхаживать вокруг стола.

– Почему Крюков ввязался в драку с «юнкерсами»? «Петляковы» должны бы уже возвратиться, а их нет… Что, если их посбивали?

В этот момент на горизонте показались наши «петляковы». Над ними точками маячили истребители.

– Идут! – закричали все хором. Потом стали торопливо считать: – Один, второй, третий… Одного нет! Кого?!

Когда истребители подошли к аэродрому, стало ясно, что в группе отсутствует Труд.

Покрышкин ожидал Крюкова у капонира. Но Пал Палыч, заглушив мотор, продолжал сидеть в кабине неподвижно. «Что с ним? Уж не ранен ли?» – встревожился Александр и быстро поднялся по крылу к кабине.

Крюков сидел, откинув голову назад, с раскрасневшимся лицом и закрытыми глазами – наслаждался покоем после тяжелого боя. Знакомое Саше состояние: в такие секунды кажется, что все тело перемолото и невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой.

Словно хорошо потрудившийся рабочий, Пал Палыч неспешно выбрался из кабины. Из его нижней губы сочилась кровь. Видно, треснула в бою от напряжения, из-под шлемофона виднелись мокрые пряди волос. Не торопясь, Крюков снял сдвинутый на затылок шлемофон и вытер платком лицо и шею. Потом хрипло сказал:

– Тяжелый бой был! Крепко пришлось подрожать. Думал, пропаду… – Потом неожиданно улыбнулся Покрышкину: – Привет, Саша! Повидал Марию?

Они пожали друг другу руки.

– Повидал, все нормально. Ну, говори! – поторопил его Покрышкин.

– Погоди, дай сначала папиросу!

Пал Палыч еще оставался во власти пережитого. Закурив, он пару раз глубоко затянулся, поправил изрядно поношенный ржавого цвета реглан. Тут подошли летчики из его группы.

– Когда наша шестерка пришла с «петляковыми» в район «Голубой линии», – начал рассказывать Крюков, – там было уже полно самолетов. «Юнкерсы» и истребители. Решил атаковать «юнкерсы». Громя стаю немецких бомбардировщиков, мы отвлекли на себя все их истребители и тем самым помогли нашим «петляковым» успешно отбомбиться. Но ты прекрасно представляешь, что это такое – шестерка против огромной стаи. Когда один «мессер» ухитрился и зашел мне в хвост, Труд стремительно его атаковал и очередью отрубил ему хвост. Немец закувыркался вниз, летчик выпрыгнул с парашютом.

Через мгновение – смотрю, а Труд уже пикирует вниз…

– Это «фокке-вульф», метров с восьмисот, пустил очередь и случайным попаданием перебил ему тросы управления, – вмешался ведомый Труда, молодой летчик Тищенко. – С большим трудом ему удалось вывести машину из штопора. Дальше не видел – на меня навалилась пара «мессершмиттов».

– Он потянул домой, но четверка «мессеров» почуяла добычу, – продолжил Валентин Степанов. – Мы с Чистовым бросились на помощь, троих связали боем, но один гад таки увязался за Андреем. Уравнял скорость с его машиной и стал хладнокровно расстреливать его в упор – даст очередь, отойдет, посмотрит, снова подойдет и опять пальнет. Я все вижу, но оторваться от насевших на меня не могу! Наконец я от них с помощью Чистова оторвался, – продолжил Степанов. – Сразу кинулся к Труду. «Мессер» начинал очередную атаку. Раздосадованный тем, что русский так долго не падает, он совсем забыл об осторожности. Я зашел поближе, так, чтобы наверняка. Ударил со всех стволов, он сразу загорелся и стал падать.

Я пристроился к Труду. Полуразбитый, охваченный пламенем, с развевающимися лохмотьями обшивки, самолет Андрея пошел к земле.

Как потом выяснилось, больше всего Андрея в этот момент бесило сознание собственной беспомощности. Пригнувшись за бронированной спинкой, он все внимание сосредоточил на управлении своим искалеченным самолетом. А тот с каждой секундой все меньше и меньше повиновался.

Сначала «мессер» искалечил плоскости, потом окончательно разбил руль поворота, пробил огромную дыру в фюзеляже. Осколки влетели в кабину, со звоном посыпались стекла приборов. Языки пламени забегали по плоскости – в кабине потянуло тошнотворной гарью.

Труд глянул вниз – он все еще находился над вражеской территорией. «Сгорю, но прыгать не буду, – решил он. – …Наконец внизу мелькнула линия окопов, вторая, третья… – лихорадочно прикидывал Труд. – Все, наша территория, можно прыгать! Авось парашют спасет!..»

Он отстегнул ремни, отстрелил дверь, схватился за кольцо парашюта – а земля, вот она, метрах в тридцати. Пламя душило и жгло. Закрыв одной рукой глаза, второй дернул ручку управления самолетом на себя… последовал удар о землю, и все… он потерял сознание.

– Эх, не могли уберечь! – резко бросил Покрышкин и пошел к своему капониру. Погиб Андрей Труд! В голове не укладывалось.

Кажется, что это было совсем недавно. 20 июля 1941 года. В полк прибыло семнадцать молоденьких сержантов, только что окончивших Качинскую авиашколу. Они ходили по полю в новеньких, еще топорщившихся гимнастерках, таких же новеньких пилотках и ремнях, и озорные мальчишеские глаза их горели любопытством.