– Если он уйдет в поселок, то вступит в команду Джордана. И сразу приведет их сюда. Думаю, он намекал, что с удовольствием отомстит.

– За отца? Но это в далеком прошлом. Тогда было много таких ужасных случайностей.

– Случайность? По правде сказать, чем больше об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что хладнокровно экспериментировал, проверяя, насколько могу стать безразличен к людям. – Рэнсом пожал плечами. – Если уходить в поселок, то хорошо бы опередить Грэди.

Джудит покачала головой.

– Чарльз, ты же знаешь: если уйдешь, тебе конец.

Когда через час Джудит уснула, Рэнсом вышел из хижины в холодный утренний свет. Солнце стояло над головой, но дюны оставались серыми и безжизненными, мелкие лужицы походили на мутные зеркала. Вдоль берега поднимались наполовину утонувшие в песке колонны опреснителей, отбрасывали полосатые тени на белые склоны соляных холмов. Гребень выше был раскрашен в цвета пустыни, но Рэнсому никогда не хотелось туда смотреть.

Он выждал минут пять, убеждаясь, что Джудит не проснется, взял лопатку и принялся вычерпывать воду из бассейна под бортом. Выплеснутая широкой лопастью вода собралась лужицей футов в двадцать шириной, чуть больше, чем он пригнал этим утром. Гоня перед собой пруд, Рэнсом направился через дюны, пользуясь легким уклоном берега к востоку. На ходу он пристально следил за округой. Ради такой маленькой лужицы никто не стал бы его грабить, но какой-нибудь бродяга мог воспользоваться его отсутствием, чтобы вломиться в хижину. Кое-где на более плотных участках виднелись следы, а в остальном пляж выглядел нетронутым. Милей дальше в море собралась на соляной отмели стая чаек, но ни на земле, ни в небе не двигалось ничего, кроме подгоняемой им воды.

Заброшенный конвейер, подобно большому ящеру с переломленной спиной, протянулся через дюны к невидимому морю. Подойдя к нему, Рэнсом свернул к скоплению мелких заводей, простиравшихся на восток вдоль берега. Он вилял между отмелями, выбирая дорогу под уклон, чтобы вода шла самотеком. Кроме того, извилистый курс позволял скрыть, откуда он вышел. Через полмили, на подходе к следующему конвейеру, на него взглянул сверху бородатый мужчина с копьем из китовой кости в руке. Рэнсом, не оглядываясь на часового, продолжил путь.

На равнине впереди полукругом стояли старые баржи. Их, подобно предместьям старинной крепости, облепили мелкие хижины и пристройки. Некоторые, как у Рэнсома, собрали из старых автомобилей, но часть была из прочного дерева и металла, с дверями и стеклянными окнами, скрепленными планками из гальванизированной стали. Над трубами поднимались серые дымки, создавая впечатление спокойного тепла и обустроенности. Над десятью большими дистилляторами пар собирался облачком и уплывал к далеким холмам.

Поселок окружала проволочная изгородь. Подходя к западным воротам, Рэнсом видел поверхность воды в огромном резервуаре и баки рыбных садков. Каждый двести футов в длину, они были укреплены песчаными и галечными насыпями. В одном садке, склонив головы под холодным солнцем, молча работали люди. С берега за ними наблюдал надсмотрщик с палкой. В поселке жило триста человек, но вокруг центральных построек не было никакого движения. Рэнсом по прежним визитам помнил, что здесь не занимались ничем, кроме работы.

Он направил свою лужицу к воротам, у которых стояла сторожевая вышка и пара кабинок. В дверях одной две женщины баюкали анемичного ребенка. Вдоль периметра ограждения несколько домиков стояли на отлете. Их обитатели были слишком ленивы или ненадежны, чтобы влиться в общую пуританскую жизнь. Зато каждый из них владел особыми умениями, которыми расплачивался за свое место в общине.

Привратник, Буллен, прищурившийся на Рэнсома от будки у подножия вышки, вырезал лопатку, какими пользовались ловцы моря. У стены хижины сушился ряд рогатин из связанных проволокой обломков кости. Этим ремеслом Буллен обеспечил себе постоянное место привратника. Высокий горбун с бледным заросшим лицом подозрительно оглядел Рэнсома и медленно пошел к воротам вдоль залитой водой впадины.

– Снова ты? – спросил он.

Рэнсом, как ни редко тот сюда заходил, смутно беспокоил его, нарушая привычную обособленность поселка от внешнего мира. Горбун указал лопаткой на лужу под ногами.

– Что это у тебя?

– Я хочу повидать капитана Гендри, – сказал Рэнсом.

Буллен неохотно отворил ворота. Когда Рэнсом погнал воду дальше, привратник перегородил ее лопаткой. Рэнсом, поняв намек, перечерпнул несколько лопат в пруд у вышки. С другого Буллен стребовал бы по меньшей мере пару селедок, но при виде Рэнсома сразу понял, что несколько галлонов воды составляют все его богатство.

Когда ворота закрылись за спиной, Рэнсом зашагал к центру поселка – самой большой барже, зарывшейся носом в соль. Часть обшивки правого борта ободрали и выстроили на палубе несколько двух-трехэтажных домиков, смотревших на море. Кормовая надстройка, взметнувшаяся высоко в небо, была увенчана большим крестом из китовой кости – там помещалась поселковая церковь. Стекла иллюминаторов заменили примитивными витражами из цветных стеклышек. Христос и апостолы на них изображались в окружении рыб и морских коньков.

С первого взгляда становилось ясно, что поселок живет морем. На сушилках и под карнизами каждой хижины вялилась мелкая рыбешка. Морские окуни и акулы, застрявшие на мелководье, свисали с перил фальшборта, а огромная меч-рыба – гордость поселка, избранная Джонстоном воинственным символом, была привязана к костяной мачте ниже креста. Огромный меч указывал в небеса.

На обращенном к морю борту трудилась еще одна команда, склонялась к холодной воде баков, вылавливая съедобные водоросли. Завернутые в резину фигуры напоминали древних ныряльщиков, испытывающих на мелководье примитивные гидрокостюмы.

Прямо под сходнями были пробиты в соленой дюне полдюжины круглых ям – временные бассейны-кладовые для воды, которую люди гоняли по берегу. Рэнсом загнал свою лужицу в один из них, рядом с пришлым рыбаком, торгующимся с кем-то из старшин. Оба, не прерывая спора, склонялись к воде, ощупывали толстых камбал и палтусов.

Рэнсом воткнул лопату в песок. Половина воды пропала по дороге, и оставшейся едва хватило, чтобы закрыть дно бассейна.

Он крикнул часовому на мостике.

– Капитан Гендри на борту? Рэнсом хочет его видеть.

Часовой спустился на палубу и поманил Рэнсома за собой. Они прошли мимо забитых досками иллюминаторов. Не крашенный десять лет корпус превратился в ржавые лохмотья. На палубе и надстройках виднелись обожженные проплешины – загруженную пресной водой и продовольствием баржу брали штурмом инсургенты, прорвавшиеся с суши, а потом обстреляли с эсминца, оставшегося лежать в песке сотней ярдов дальше. Сквозь одну пробоину, прозрачным цветком разворотившую палубу, Рэнсом видел вывешенный на просушку ветхий стихарь.

– Жди здесь. Я найду капитана.

Рэнсом оперся на перила, оглядывая двор под собой. Старуха в черном платке рубила дрова топором, другая расправляла сохнущие на раме водоросли. Атмосфера здесь была суровой и безрадостной, как в древней общине переселенцев на краю какого-нибудь северного материка. Отчасти это объяснялось смутным раскаянием, все еще ощущавшимся теми, кто остался в живых – призраки тысяч убитых и отогнанных умирать в море горчили больше соли. Но еще больше этот угрюмый дух отражал постепенное сокрушение жизни, уход разнообразия и движения, которые вместе с останками былого – единственного оставшегося им материала – тонули в безжизненных дюнах. Отсутствие выбора, эрозия времени и пространства за пределами зыбучих песков и водоотводных канав тупили ум.