В трехстах ярдах правее Джонатан Грэди гнал свой пруд по руслу к впадине под соляным конвейером. Парню едва исполнилось семнадцать, и он был достаточно силен, чтобы забрать почти половину похищенной воды и управиться с ней в одиночку.

Остальные члены банды затерялись в солончаках. Рэнсом заспешил, чувствуя, как соленый ветер жалит лишай на щеке. Удар Джордана, к счастью, пришелся плашмя, не то его бы без сознания отволокли на общий суд в поселок Джонстона. Не помогла бы и старая дружба с преподобным – за десять лет она давно забылась. Теперь, чтобы устроить ловушку для моря, приходилось уходить на добрую милю в глубь суши – выработанная за прошлые годы соль завалила прибрежную полосу, подняв ее уровень – и похищение воды стало в прибрежных селениях величайшим из преступлений.

Рэнсом поежился под холодным солнцем и попытался выжать влагу из лохмотьев под резиновым костюмом. Сшитая рыбьими кишками из полос резины защита протекала в дюжине мест. Их банда вышла за три часа до рассвета, проследила в серых дюнах Джордана и его людей. Они скрывались в темноте у сухого канала, дожидаясь начала отлива и зная, что на то, чтобы отбить малую долю озера, у них будет лишь несколько минут. Джордан поймал бы их, если бы не торопился отвести воду в свой резервуар. Не приходилось сомневаться: скоро настанет ночь, когда его люди пожертвуют добычей, чтобы навсегда избавиться от Рэнсома.

Направляя свою воду к далекому лихтеру, торчавшему кормой вверх полумилей дальше, Рэнсом машинально подсчитывал и пересчитывал плавающих в ней рыб и гадал, сколько им еще удастся паразитировать на людях Джордана. Море ушло так далеко, берега были так забиты солью, что для поимки и перегонки в резервуар существенного объема воды нужна была большая команда. Три года назад им с юным Грэди удалось пробить в солончаке постоянный канал, в который прилив заносил достаточно воды, чтобы прокормить их рыбой и моллюсками. Но теперь берега стали топкими, и соль быстро замывала прорытую канаву. Чтобы пробить ее заново и продержать до прилива, нужно было много народу.

Над дюнами впереди поднимался конвейер. Вокруг ржавых опор собралась вода, и Рэнсом ускорил шаг, работая лопаткой, словно надеялся разогнать свой ручеек настолько, чтобы он захватил с собой и эти лужицы. Не выдержав быстрой пробежки, упал на колени, вскочил и погнался за прудом, подтекавшим к конвейеру.

Рыба шлепнулась ему на ноги и забилась на соленом откосе. Рэнсом настиг свой пруд, уже завивавшийся вокруг металлических ног. Пригнув голову, он ударил по воде лопаткой, загоняя в следующую промоину. Несмотря на все его усилия, к лихтеру он довел не больше двух третей похищенного. По левую руку солнце зажгло соляные вершины и осветило склоны белых холмов, но Рэнсом не замечал ни тепла, ни света. Он подвел воду к маленькому бассейну под правым бортом судна. Этот узкий – двадцать ярдов длиной и десять шириной – резервуар он сохранял годами, таская для него с берега камни и листы металла, утрамбовывая соль вокруг в твердую корку. Вода в нем стояла всего на три дюйма, но этого хватало для нескольких съедобных водорослей и морских анемонов. Для Рэнсома это был единственный источник растительной пищи. Он пытался разводить в пруду рыбу, но соленость была слишком высока, и рыба неизменно умирала за несколько часов. В резервуаре поселка, где раствор был менее насыщенным, она жила месяцами, а Рэнсому, если он не хотел пять дней из шести питаться сухими водорослями, приходилось чуть не каждое утро выходить на ловлю моря.

Он посмотрел, как вода усталой змейкой вливается в пруд, примял землю вокруг лопаткой, отжимая последнюю влагу. В замирающем потоке стояли рыбины, пощипывали вялые водоросли. Еще раз пересчитав их, Рэнсом прошел вдоль старых труб, отходивших от пруда, к своему перегонному аппарату, установленному рядом с хижиной. Он устроил навес из листов обшивки и кусков мешковины. Открывая дверь, прислушался к привычному бульканью и с мучительной досадой отметил, что кипятильник установлен слишком низко. Напрасная трата топлива, каждую унцию которого приходилось все с большим трудом собирать по захороненным в песке машинам. Жестянка с бензином стояла на полу. Он подлил немного в бак, увеличил огонь и бережно, сдерживая раздражение, поправил, чтобы не перегреть установку. Немало печей взорвалось за эти годы на столь опасном и непредсказуемом топливе, убив или покалечив хозяев.

Проверив, не протекает ли конденсатор, он поднял крышку водоприемника. Дюйм чистой воды на дне. Осторожно слив ее в бутылку из-под виски, он поднес кончик шланга к губам, ловя последнюю пьянящую каплю.

Потом пошел к хижине, ощупывая щеку и понимая, что ссадина заметна и под щетиной. Солнце блестело на изгибе кормы разбитого лихтера, иллюминаторы смотрели тускло, как глаза дохлой рыбы. По правде сказать, этот левиафан, выброшенный морем во власть самым разрушительным стихиям, прогнил за десять лет не меньше дохлого кита. Рэнсом иногда поднимался на палубу в поисках трубок или клапанов, но машинное отделение и сходни проржавели так, что изъеденный металл свисал подобием мертвых зарослей.

Под кормой, частично прикрытая от преобладающих восточных ветров плоским плавником руля, стояла его хижина. Он выстроил ее из ржавых автомобильных кузовов, которые доволок по берегу и взгромоздил друг на друга. Строение, топорщившееся там и тут капотом или багажником, напоминало панцирь больной черепахи.

Главная комната внутри, выстеленная палубными досками, освещалась лампадкой на рыбьем жире. Лампа, подвешенная на тросике к потолку, медленно раскачивалась под проникавшим в трещины сквозняком.

Печурка на бензине, снабженная примитивным поддувалом, горела посреди комнаты. Рядом к столу придвинуты две металлические кровати. На одной из них, прикрыв колени заплатанным одеялом, лежала Джудит Рэнсом. Она взглянула на Рэнсома. Помятый висок отбрасывал легкую тень на кружевной след ожога на щеке. Пережив аварию, она уже не пыталась скрыть вмятину, а связывала седеющие волосы узлом на затылке.

– Поздно ты, – сказала она. – Что-нибудь поймал?

Рэнсом сел и начал медленно стягивать резиновый костюм.

– Пять, – ответил он и, поморщившись, растер щеку, подумав, что у них с Джудит одинаковые клейма на лице. – Три – довольно крупные. Дальше в море, как видно, хватает пищи. Одну пришлось оставить.

– Ради бога, почему? – Лицо Джудит заострилось. – Три мы должны Грэди, а ты знаешь, он маленьких не возьмет. Значит, нам на сегодня останется всего две!

Она с жадным сомнением оглядела полки, словно надеясь, что селедка каким-то чудом материализуется в темном углу.

– Я тебя не понимаю, Чарльз. Завтра снова придется идти.

Оставив попытки стянуть высокие сапоги – сшитые, как и костюм, из старых шин, – Рэнсом откинулся на кровати.

– Джудит, я не могу, я и так вымотался. – Скопировав ее рассудительный тон, он продолжал: – Нельзя же допустить, чтобы я опять заболел, верно? – Ободряюще улыбнувшись ей, он отвернул лицо от лампы, скрыв ссадину. – И все равно они этой ночью не пойдут, захватили целое озеро.

– У них всегда так. – Джудит махнула воспаленной рукой. Она еще не оправилась после болезни, которую перенес Рэнсом. Досталось ей, когда приходилось нянчиться с больным и выпрашивать еду, две недели обходясь без кормильца. – А ты не мог бы выйти в море и половить там? Почему ты только крадешь воду?