В этот несчастный для иностранцев день, многие негодяи, ровно ничего не имевшие, нашли пребогатую добычу: нахватали бархатных и шелковых платьев, собольих и лисьих шуб, золотых цепей и колец, ковров, золота, серебра, всякой всячины, чего ни сами, ни предки их никогда не имели. Довольно было пищи и самохвалам: «Кому устоять против нас, Москвитян? нам числа нет. Целый свет не сладит: все должно покориться нам!» Так, любезные Москвитяне! Вы очень храбры, когда сотнями нападете на одного безоружного, особливо сонного; иначе и в нескольких тысячах не много найдется храбрецов.

Наконец в 11 часу трагедия кончилась: спасенным от смерти Полякам дарована пощада; в Москве водворилась тишина; иноземцы могли теперь вздохнуть свободно. Как веселятся мореплаватели после ужасной бури и свирепого рева морских волы, при наступлении ясной погоды; так радовались и мы, узнав, что убийства прекратились и что наших осталось в живых еще несколько сот человек. Когда мятеж затих, изменники бояре и князья собрались пред покоями царицы и велели ей сказать, что им известно ея знатное происхождение; кто же был тот вор и обманщик, который выдавал себя за Димитрия, должна выдать она, ибо знала его еще в Польше; и что если ей угодно возвратиться к отцу, то выдала бы все вещи, присланные бездельником Самозванцем к ней на родину и подаренные от Москвы.

Царица, немедленно отдав им не только свой гардероб, все драгоценные каменья, жемчуг, золотые изделия, но и последнее платье, которое носила (она осталась в одном спальном капоте), обещала заплатить за все издержки, если бояре тотчас отправить ее к отцу. Не говоря ни слова об издержках, Русские требовали только 55 000 рублей со всеми вещами, подаренными ей Самозванцем. Царица сказала в ответ: «Для чести Москвитян и в удовольствие моему государю, все эти деньги я истратила на путешествие, прибавив к ним столько же своих. Бояре все добро мое отобрали: у меня нет более ничего». Вместе с тем она просила прислать к ней одного из отцовских служителей, обещая доставить все, что только имеет, а остальное прислать из Польши, если дозволено будет ей туда возвратиться. Бояре согласились.

Узнав о таком условии, царицын отец пригласил к себе бояр и сказал им: «Вы не хотите, господа, отпустить ко мне дочь мою, не получив прежде 55 000 рублей, которые прислал ей на дорогу царь ваш, Димитрий, желавший поддержать как свою честь, так и достоинство народа? Но вы забываете, что отправляя невесту, я истратил по крайней мере столько же: вы все у неё обобрали, и еще требуете от нас денег! У меня есть теперь 60 000 талеров и 20 000 Польских злотых: если вы отпустите меня в отечество с дочерью и со всеми Поляками, я согласен вручить вам все деньги, а остальную сумму пришлю в последствии». Бояре отвечали: «Освободить тебя еще не время. Но мы согласны прислать к тебе дочь, как скоро получим твои 80 000 талеров». «Так и быть!», воскликнул добрый пан воевода. «Я хочу жить и умереть с нею. Деньги готовы, только приведите мою дочь с ея гофмейстериною и другими женщинами». Князья и бояре удалились; чрез несколько времени привели царицу к отцовскому дому; но до тех пор не отдавали ея, пока воевода Сендомирский не выслал обещанной суммы.

Огорченный столь жестоким поступком, он сказал им: «Вы поступаете с нами бессовестно. Когда покойный зять мой пришел в Россию с малочисленным отрядом, вы признали его истинным Димитрием и тем удостоверили нас, Поляков, что он имел неоспоримое право на Русский престол; вы были виною смерти Борисовой, истребили весь род его, короновали Димитрия, велели послам своим благодарить нас за наше об нем попечение, наконец торжественною грамотой, за своею печатью, уверили нас, что он сын царя Иоанна Васильевича: это свидетельство и теперь хранится в Польше. Не я предлагал дочь свою вашему государю; он сам просил ея руки чрез вас, князей и бояр. Я же только тогда согласился отпустить ее, когда все Русское царство изъявило на то желание и когда Русский посол, пред лицом его королевского величества, засвидетельствовал право Димитрия на престол Московский. После того, можете ли говорить, что он был Самозванец и что мы, Поляки, вас обманули? Так! мы были виновны; но только в том, что слишком верили вашей клятве: вы обманщики, а не мы! Мы приехали сюда друзьями, жили среди вас в беспечном спокойствии, рассеялись по городу, иной там, другой здесь, чего верно бы не сделали, если бы замышляли какое-либо зло; а вы губили нас как злейших врагов, подобно тайным смертоубийцам; словами нас приветствовали, душою проклинали! Многие сотни горестных вдов и сирот, несчастных родителей и друзей, оплакивают смерть своих милых, погубленных вашею злодейскою рукою, и на вас непрестанные жалобы воссылают к престолу Всевышнего. Чем вознаградите их за потерю? Положим, что покойный зять мой был не сын царя Иоанна, хотя вы сами утверждали противное, чем провинились пред вами 100 музыкантов? что сделали вам ювелиры и купцы, которые никогда вас не трогали и всегда продавали хорошие товары? чем виновны жены и девы, столь жестоко вами оскорбленные? Если бы мы таили дурной замысел, не три, или четыре тысячи явилось бы там, где миллион жителей: мы привели бы целое войско. Мы приехали к вам на свадьбу, а встретили смерть! Уже ли вы думаете, что Бог оставит без наказания такое злодейство? Нет, нет! Безвинная кровь, вами пролитая, вместе со слезами вдов и сирых, вопиет к престолу Всевышнего и требует возмездия! Вы можете, если хотите, погубить всех нас: Бог будет нашим судьею! Совесть ничем нас не упрекает».

Бояре и князья отвечали: «Не ты виноват, господин воевода! Мы также не виновны. Всему причиною твои надменные Поляки: они срамили жен и дочерей наших, бесчинствовали в городе, оскорбляли Русских, грозили нам смертью; на них восстал народ. Не нам было укротить толпу разъяренную! Не менее виноват и сам зять твой: он презирал наши нравы, обычаи, нашу веру; предпочитал нам всякого иностранца, вопреки своей присяге. Предав ему землю Русскую, мы ожидали от него благодарности, думали, что он не забудет, на какую степень возвели его, и не станет любить чужих, более своих. Если бы он не обманул нас, никто не отрекся бы служить ему, как Димитрий, хотя бы он был и Самозванец. Мы приняли его, чтобы низложить Бориса и поправить свою участь; вместо того, все пошло кверху дном: он ел телятину, жил как басурмане, и принудил нас к такому поступку, который нам ничуть не приятен. И теперь, если бы он жив был, мы сделали бы тоже самое. А музыкантов и других невинных людей, вместе с ним убитых, поистине весьма нам жалко: они были жертвою неукротимого исступления народного; мы не могли спасти их. Но прислужницы твоей дочери теперь находятся вместе с нашими женами и дочерьми: им гораздо лучше, нежели самой дочери твоей. Можешь взять их немедленно, если желаешь. Но поклянись: во-первых, не мстить нам, ни от своего лица, ни чрез своих родственников; во-вторых, примирить нас с королем Польским, коего подданные убиты во время смятения; в-третьих, доплатить остальные из числа 55 000 рублей деньги, и возвратить подаренные Димитрием твоей дочери вещи; не то готовься в темницу со всеми единоземцами. Выбирай!»

Воевода возразил: «Все, что было прислано зятем моей дочери, вместе с отцовским приданым, она привезла в Россию, и все у неё отобрано до последней шубы. Вам лучше знать, куда девалось это добро: у вас, князья и бояре, все ея девицы. Что можем дать мы догола обобранные? Вы не могли требовать и 80 000 талеров, данных мною за дочь: в числе их не было ни полушки вашей! Теперь мы более ничего не имеем. Впрочем охотно клянемся за себя и за всех родственников не мстить вам; пусть рассудит сие дело Тот, Кто говорит: мщение Мне подобает. Но согласится ли простить его величество, мы не знаем, и следовательно ручаться за него не можем; многие из убиенных были его подданные: участь их будет ему горестна. Он властен в моей жизни; я не могу вмешиваться в дела его. И так не требуйте от меня невозможного!»