— Не хочу! — огрызнулась я.

Даджян на ходу с силой, до боли, сжал мою руку:

— Вы не видите, что нас преследуют?

— Я хочу уйти отсюда! — Я развернулась, размахивая единственной свободной рукой. — Отпустите меня!

— Не останавливайтесь! — поторопил он.

— Даже и не мечта…

И тут на ощупь, потеряв голову от страха, я вцепилась в него. В этот момент мы стояли на краю пологого спуска и армянин потерял равновесие. Не выпуская из руки адамант, он странным образом изогнулся, чтобы не упасть в воду, текущую рядом с нашими ногами. Но все-таки не удержался и рухнул на колени.

Раздался глухой удар. Его автомат с грохотом выпал на пол и заскользил вниз по спуску.

На миг глаза мужчины вспыхнули от гнева, от приступа внезапной слепящей ярости, повергшей меня в оцепенение.

Несколько мгновений Армен Даджян смотрел на меня с бешенством, словно хотел оторвать мне голову. Однако вопреки всякой логике, пока он поднимался и потирал ушибленный мениск, это выражение испарилось с его лица. Я дрожала. Мой проводник вдруг насторожился, обратив взгляд вверх, и замер, как унюхавший добычу охотничий пес.

— Вы заметили? — прошептал он.

Столь быстрый переход его настроения к обычному бесстрастному спокойствию застал меня врасплох. Я не знала, что сказать.

— Заметили? — настаивал он, смотря в даль галереи, откуда мы только что пришли. — Ничего не слышно!

— Ничего… — автоматически повторила я.

— Они прекратили преследование.

Армянин был прав. Мы стояли в безмолвном ожидании, что какой-нибудь шорох выдаст присутствие наших врагов в туннеле. Нам удалось различить лишь мягкое журчание воды в канале у наших ног, но эти восемьдесят или девяносто секунд тишины произвели на нас обоих волшебный умиротворяющий эффект. Молчание и прохлада этого места сумели успокоить наши вспыхнувшие страсти. Хотя у меня болела рука, а кровь еще стучала в висках, но дыхание начало выравниваться, а мышцы расслабились. Ощущение опасности вдруг отступило.

— Надо выбираться отсюда… — нарушил тишину вскочивший на ноги Даджян.

Я тяжело вздохнула.

— Вам не о чем беспокоиться, госпожа Фабер. Все будет хорошо.

Где-то вдалеке, над приютившими нас каменными сводами и определенно в стороне от церкви Санта-Мария-а-Нова, завыли сирены, и это убедило меня снова пуститься в путь.

— Знаете что? — произнес Даджян примирительно, возобновляя движение уже в более спокойном темпе. — Вы проделали сейчас работу Иакова.

— Иакова? Какого Иакова?

Армянин улыбнулся:

— Иаков — это библейский патриарх, сеньора. Его жизнь сложилась удивительным образом. Он купил право первородства у своего брата Исава. Он сразился с ангелом из плоти и крови и даже сумел ранить его в ногу. Но прежде всего он вошел в историю благодаря тому, что при помощи адаманта, подобного вашему, в загадочном видении смог узреть путь к Земле обетованной.

— При помощи адаманта?

Я старалась не отставать от него, приноравливаясь к его размашистому шагу, и, по совести, единственное, что меня в тот момент интересовало, — это как может этот человек в подобную минуту думать о Библии.

— В один прекрасный день он заснул на этом камне, и увиденное поразило его до глубины души, — продолжал он. — Вдруг небеса распахнулись, и удивленный Иаков увидел, как рядом с ним возникла огненная лестница. Толпы каких-то созданий спускались и поднимались по ее ступеням, не замечая его присутствия. Сам не зная как, Иаков сумел привлечь внимание посланников Бога и благодаря своему камню открыл им дорогу на Землю.

— Что вы имеете в виду, сеньор Даджян? — Я набрала в грудь воздуха. — Что вы совершили нечто подобное с моим адамантом? Открыли лестницу в небо?

Армен Даджян впервые за долгое время улыбнулся:

— Это сделали вы, сеньора. Не я.

Далекий шум, словно обрушилась одна из стен покинутой нами церкви, заставил нас ускорить шаг.

— И как вы считаете, кто сейчас должен спуститься по этой лестнице?

— Ангелы. Световые существа. Посланники, о которых твердят все религии, госпожа Фабер. Когда они придут, они смогут помочь нам победить грядущий апокалипсис.

— Вы действительно верите в это?

— Верю не только я, сеньора. — Он потянул меня за руку, указывая на открывшийся перед нами проход слева, на перекрестке галерей. — Но и Мартин тоже.

Секунду я колебалась, не зная, что сказать. Я сомневалась, стоит ли это делать, но все же наконец отважилась:

— Коль скоро вы сами заговорили об этом, я хотела бы спросить, почему его похитили…

Даджян не раздумывал ни мгновения:

— По той же причине, по какой они преследуют нас. Они стремятся овладеть камнями, способными открыть невидимый портал, соединяющий наш дольний мир и горний, о котором упоминается во всех религиях, и таким образом стать первыми, кому удастся побеседовать с Богом. А возможно, и единственными.

— И для этого достаточно одних лишь камней?

— Нет. Нужен еще и прибор, заставляющий их действовать.

Армянин остановился рядом с изъеденной ржавчиной лестницей, ведущей к потолку галереи. Она заканчивалась круглым отверстием, и там, на фоне дневного света, отчетливо вырисовывался знакомый профиль Ваасфи. Должно быть, он нас уже давно поджидал.

— Прибор? Какой прибор?

— Поднимайтесь. Быстро! — приказал он. — Я прикажу своим людям, чтобы они вам его показали. Сегодня вы заслужили право увидеть «Амрак».

Дверь палаты номер 616 на отделении интенсивной терапии больницы Нуэстра-Сеньора-де-ла-Эсперанса внезапно распахнулась. Оголодавший Ник Аллен, с нетерпением ожидавший завтрака, обрадованно приподнялся на постели. Однако увиденное вмиг лишило его аппетита. «Опять этот гад», — скривился он, узнав Антонио Фигейраса, который рассеянным шагом направлялся к его койке в сопровождении незнакомого мужчины. Они явно намеревались побеседовать с полковником, притом казалось, что незнакомец заинтересован в разговоре больше инспектора.

— Мистер Аллен… — без предисловий начал полицейский на своем посредственном английском. Его лицо окончательно стало напоминать обтянутый кожей череп, а пальто походило на половую тряпку. — С вами хочет повидаться один ваш соотечественник.

Полковник, все еще лежащий под капельницей, мотнул головой в сторону гостя.

— Если он из похоронного бюро, — проворчал он, — скажите, что я еще выкарабкаюсь. Пусть поищет себе кого-нибудь другого.

Том Дженкинс стиснул зубы, выдавливая некое подобие улыбки.

— Прекрасно, полковник. Я рад, что вы сохранили свое знаменитое чувство юмора, — произнес он. — Это предвещает ваше скорое выздоровление.