В ответ я тоже услышал немало всего приятного. Особенно мне понравился небольшой монолог, в котором было сказано, что я бесчувственный чурбан, оставляющий девушку надолго одну в постели, где ей очень скучно, очень грустно и очень холодно.

Потом я долго целовал ее, чувствуя, как кружится голова от поцелуев. Это у меня-то, у мужика, немного повидавшего жизнь… Но почему-то совсем не было стыдно.

Я подхватил Янианну на руки, зашел в воду и осторожно поставил ее на мелкий, щекочущий ноги песок. Нет, без одежды мы остались еще на берегу. Свою я сорвал мгновенно, а с Яны снимал осторожно, даже бережно. Она же стояла и смотрела мне в глаза.

В воде она доверчиво прижалась ко мне и прошептала чуть слышно:

– Артуа, а здесь в океане…

– Нет, нет, любимая. Здесь нет никаких чудовищ, есть только теплое, ласковое море. Не бойся его, оно хорошее.

Я поднял ее на руки, и мы любили друг друга, и никогда нам не было так хорошо.

И только седой океан тихо ворчал шорохом прибоя…

Укрыв ее одеялом, я присел рядом с постелью, прижав ее руку к своим губам.

Спи, солнышко, ты так устала за дорогу. Здесь достаточно света, чтобы я мог просто сидеть вот так и смотреть на твое лицо. И мне совсем не скучно. Ты так красиво улыбаешься во сне.

А ведь если бы не подковы Ворона и не пьяный кузнец, мы бы так больше никогда и не увиделись. И я прожил бы весь остаток жизни с уверенностью, что меня предал самый близкий человек. Даже если бы я узнал когда-нибудь, что все не так, какое бы тогда это имело значение?

Яна заворочалась во сне, лицо ее нахмурилось, и она открыла глаза.

– Я успела, – прошептала она и вновь погрузилась в сон с милой улыбкой на губах. А ведь за одну лишь эту улыбку мне и жизни не жалко.

Спи, любимая, а я пойду, мне не уснуть.

У входа в комнату стояли два гвардейца. Вот вышколены: они повсюду, и их не видно. Ну на пляже-то их точно не было.

В душе все пело. Что бы такое сотворить, войной на кого-нибудь сходить, что ли?

На кургане возле кофейных кустов цветы растут. Да такие цветы, что даже я любовался ими минут пятнадцать, хоть и не красна девица.

Здесь рядом, за час обернусь. Яна проснется, а ей цветы красивые.

Назад я возвращался с приличным букетом. Ага, теперь встать на Ворона и по этому карнизу прямо в окно. А то совсем навыки потерял, не дай бог, пригодятся. Только букет связать чем-нибудь, руки самому понадобятся.

Когда я залез в окно, Яны в комнате не было. Как так, рано же еще совсем… Я осмотрел все вокруг обалделым взглядом. Тут и спрятаться негде. Да что же это такое? Я с самым потерянным видом уселся на постель.

Откуда-то из угла комнаты послышалось тихое хихиканье. Одним прыжком оказавшись там, отдернул занавеску.

Яна стояла, прижимая обе ладошки ко рту. А в глазах веселые бесенята. Фу, отпустило.

– Ой, цветочки. Как мило. Какие красивые. Ой, а как пахнут-то! – Голос такой ехидненький. – Я проснулась, где же мой милый? Нету моего милого. В окошечко посмотрела – вот он, мой милый, ползет себе на коленках и цветочки в зубах держит, красивенькие такие, – откровенно потешалась она.

А как иначе-то? Там сверху фигня такая, не выпрямишься. Ну теперь берегись, твое величество, сейчас ты мне за все ответишь.

Когда мы уже лежали крепко обнявшись, что-то скрипнуло. Наверное, дом усадку дал, звук похожий.

– Что это такое? – поинтересовалась Яна.

– За дверью гвардеец стоит, щетину себе поскреб. Здесь слышимость отличная, – пошутил я. – А некоторые барышни совсем себя не сдерживают, и всем все слышно.

– Ну и пусть, – беспечно отмахнулась она. – Ты мне лучше скажи, этот твой кофе по утрам пьют?

– Приличные девушки пьют его именно утром. В отличие от некоторых, которые напьются кофе вечером и пристают к мужчинам, да еще в воде.

– Что-то вы разговорились, господин барон. Наверное, давно наград не получали. Есть у меня на примете парочка, коих даже дома снимать нельзя. Указ, что ли, издать? – задумчиво протянула Янианна.

Уже в карете, на обратном пути, я поинтересовался, как она меня нашла.

– Барон Коллайн подсказал, – сообщила Яна. – Он, кстати, серьезно ранен. Помнишь поместье, о котором ты меня просил? Что-то с этим связано.

Так, интересно, откуда Анри знает об этом убежище? Хозяин его должен быть в Караскере еще минимум полгода. Ладно, это даже к счастью. А вот что с ним самим?

– Знаешь, Артуа, история интересная получилась. Никто не знал, куда ты делся. Мне к барону Коллайну леди Диана посоветовала обратиться. И мне пришлось – представляешь, мне! – за шторой прятаться в его спальне, он вставать еще не может… – Тут Яна хихикнула, вспомнив утро.

– К нему пришел… ладно, неважно кто, и стал требовать продать какие-то земли возле Монтенера.

– А что барон?

– Барон ему отказал, естественно. И еще показал вот так.

Я от смеха сполз на пол кареты.

– Чему ты смеешься? – обиделась Янианна.

– Яна, солнце мое ненаглядное, ты хоть знаешь, что этот жест обозначает?

– Конечно, барон объяснил мне, что на твоей родине, Артуа, это жест отрицания, – беспечно заявила она.

Я сполз вторично.

– Яна, любимая, никогда так не делай. Это очень неприличный жест. – Сквозь смех мне пришлось объяснить его действительное значение.

Яна оказалась на полу рядом со мной.

– Что с тобой?

На этот раз она долго пыталась объяснить мне сквозь смех, что показывала его уже однажды. Показывала не кому-нибудь, а послу короля Готома. Разговор шел о каких-то спорных территориях, совсем крошечных. Наконец разговор Янианне надоел, и она заявила, что обсуждать эту тему дальше нет смысла, еще и подкрепив отказ жестом.

Надеюсь, в дипломатический протокол его не внесли.

Мы сидели, обнявшись, на полу и смеялись. И все напряжение последнего времени уходило вместе с нашим безудержным смехом, от которого выступали слезы на глазах и першило в горле.

Когда мы пришли в себя, Янианна строго заявила:

– Сразу же, как только вернемся, объявим о нашей помолвке.

Я согласно кивнул.

– Свадебную церемонию назначим… через два месяца.

И снова я согласился.

– Что это ты на все соглашаешься? – с подозрением спросила Яна.

– Знаешь, любимая, я вот тут подумал, что годы-то идут, и тебе уже действительно пора замуж. А где ты тут в округе кого лучше найдешь? Ну разве что короля Готома, говорят, он мужчина видный. Но он же в приданое всю Империю заберет, а мне от тебя совсем ничего не нужно.