Непонятно другое: Говальд видит меня не в первый раз, так почему же он задал именно этот вопрос? Но выяснять я ничего не буду. Если бы Проухв не ударил его, это сделал бы я, и тоже совсем не за то, что он обратился ко мне на «ты».

В Свинушках меня ждала плохая новость: у моего коня, Ворона, распухла бабка на левой передней ноге, и сейчас предстояло определиться, либо бросить его здесь, либо подождать три-четыре дня. Местный коновал уверил, что ничего страшного нет, но брать сейчас Ворона в дорогу, пусть и не под седлом, не стоит. Таким конем рисковать нельзя, заявил он, чуть ли не с нежностью гладя его по морде. Поразительно, но Ворон совершенно не протестовал против ласки незнакомого ему человека.

Черт, ну где же во мне тот магнит, который притягивает проблемы и неприятности? Знать бы точно, где он, – вырезал бы обязательно. Эти самые три-четыре дня остались до столицы, а тут еще Говальд…

Нельзя его здесь держать. Бандита нужно срочно доставить туда, откуда он не сбежит до самой плахи или виселицы, – в имперскую тюрьму Нойзейсед. Есть такая, для особо опасных преступников, вроде Говальда, и расположена она на острове посреди Арны.

Я подошел к Ворону и запустил ему в гриву обе руки. Ну что ж ты, брат, как же так получилось?

Ворон положил мне голову на плечо и всхрапнул. Понимаешь, хозяин, загородка высокой оказалась, не рассчитал я чуть-чуть, да и трава была мокрая. Ведь ты же сам обещал меня перековать… А она того стоила, поверь мне. Может быть, это и была моя принцесса – та, которую я всю жизнь ждал.

Я взглянул в его хитрые глаза: врешь ты все. Не обманешь, сам таким был, пока свою единственную не встретил.

Придется оставить здесь. Эх, как же не хочется его бросать – он мне друг, даже почти как брат. Сколько мы с ним вместе видели и пережили… Люди умудряются бездушные железяки называть «ласточками» и другими ласковыми прозвищами, а Ворон живой, он меня иногда без слов понимает и настроение мое чувствует… Ладно, чего я разнылся? Как будто навек прощаюсь.

– Шлон, – обратился я к бывшему егерю, – просьба у меня к тебе. Задержишься здесь с Грегором, пока Ворон не поправится. И потом сами не выезжайте, к кому-нибудь пристройтесь, чтобы вместе до столицы добраться. А вот это уже приказ.

Тот понятливо мотнул головой: сделаем. И насчет того, чтобы не самим до столицы добираться, ясно – Ворон слишком большой соблазн, за него мне один барончик сто золотых имперских крон предлагал. Правда, нетрезв был, но и на следующий день от слов своих не отказывался.

А за пятьдесят я его на торг выведу – и сразу купят коня, только рот открою. Но он мне друг, а друзей в деньгах не оценивают и не продают.

Затем я подошел к Грегору:

– Как Милица?

– Отплакала уже свое, ваша милость, полегче ей, – ответил тот.

Вот и хорошо. Только не настали еще те времена, когда невинность – скорее обуза, нежели честь.

– Ты вот еще что, Грегор, передай ей это, – и вложил ему в руку три блеснувших золотом монеты. – Милице в приданое, так и скажи.

Узнают в деревне про такое приданое – от женихов отбоя не будет, сама перебирать станет. И сейчас все покупается, и потом ничего не изменится.

– Спасибо, ваша милость.

Э, а вот кланяться мне не надо – сдурел, что ли?

Мы выехали из Свинушек сразу же, как только поели, не оставшись на ночлег. Так я и не увидел руины – может, потом когда-нибудь удастся.

До столицы осталось совсем ничего – надеюсь, приключений больше не будет.

Теперь я сам ехал впереди отряда, не хватало еще в нескольких днях от столицы дозор вперед высылать. За Говальдом, сменяя друг друга и держа его лошадь в поводу, все время нашего пути будут присматривать «дикие», Кот и Ворон.

При выезде на тракт я остановился, пропуская отряд. Все в порядке, захочешь – не найдешь к чему придраться, вот только Говальд сидел в седле так, что его осанке позавидовал бы сам герцог Иллойский.

– Ворон! – Я показал на разбойника рукой: не понимаю, мол. Ворон направил своего коня к Говальду, поравнялся с ним и с силой натянул ему шляпу до самого кончика носа, а затем еще что-то негромко добавил. Говальд согнулся едва не пополам, чуть ли не касаясь шляпой лошадиной гривы.

– Что ты ему сказал?

Ворон пожал плечами:

– Предупредил, что если он еще хоть раз выпрямит спину, то я сделаю так, что весь остаток своей вонючей жизни он вообще не сможет ее выпрямлять.

Еще три дня пути, с двумя ночевками в поле и последней в придорожном трактире, стоявшем на окраине богатого села Блохово. Не знаю, кто дал ему такое название, но, будь Шлон с нами, я бы обязательно сказал ему что-нибудь типа – мол, жаль, что твоя мама родом не отсюда.

Из села я выезжал, переодевшись в одежду, больше подобающую моему званию и положению, не забыв прицепить шпагу. И теперь с легкой завистью поглядывал на остальных, остававшихся в прежнем наряде, значительно более удобном и практичном в дороге.

Но настроение все равно было прекрасное: вечером прибудем в Мойс, из которого мы выедем еще по темноте, к обеду будем в столице, а там…

Дальше я старался не думать – слишком захватывало дух при мысли о том, что вот я уже во дворце, вот я устремляюсь знакомой дорогой в покои императрицы…

Мойс встретил нас городским праздником, отмечая день своего основания. Мы пробирались к уже знакомому постоялому двору через улицы, запруженные празднично разодетым людом. Веселье, музыка, танцы прямо посреди мостовой – словом, народ веселился вовсю.

Я даже успел поймать цветок от одной очень смазливой девицы, хорошенькой, как чертенок. В ответ послал ей воздушный поцелуй, не знаю, знакома ли она была с этим жестом ранее, но то, что он ей понравился, – это точно. Ничего, завтра у меня будет свой праздник, да еще какой!

На постоялом дворе все происходило в привычном порядке. Мы остановились перед ним, не спешиваясь, причем Говальд с обеих сторон был зажат «дикими», и ждали, пока Амин договорится с хозяином относительно комнат, ужина и всего остального. Затем он осмотрел все три комнаты, убеждаясь в том, что они нам подходят, и вернулся к нам. «Дикие» сопровождали Говальда в одну из комнат и оставались с ним неразлучно, ужин им приносили. Третьим всегда был Амин – на тот случай, если у кого-нибудь из «диких» возникнет необходимость ненадолго покинуть помещение.

И дальше все шло как обычно. Я с важным видом проследовал в свою комнату и сидел в ней, пока меня не пригласили на ужин. Затем так же важно спустился в обеденный зал и занял почетное место во главе одного из столов, приготовленных для нас. Словом, делал все то, что от меня требовалось согласно представлению окружающих о моем статусе.

Этот постоялый двор понравился мне еще на пути в Тромер. Чистый, уютный, с хорошей кухней и достаточным числом помещений для всех моих людей. Комната досталась та же самая, и я посчитал это добрым предзнаменованием. В ней самой за все эти месяцы, по-моему, ничего даже не изменилось. В прошлый раз мы занимали ее с Коллайном, теперь на его постели будет спать Прошка, только и всего. Уже привычно разбросав по комнате свои вещи, я подошел к раскрытому окну, сквозь которое доносился шум веселящегося города. В дверь постучали – это Проухв, пора спускаться к ужину. Людей в зале было мало, видимо, все принимали участие в празднике, и только за столом напротив входных дверей сидела компания из нескольких дворян, совершенно мне незнакомых.