class="p1">– Как всегда, только русские сопли жуют, – разочарованно подытожил Валерий.

– Увы, да. Ничего не меняется. Побеждать в войнах и организовывать стройки планетарного масштаба можем, а в плане наглости, пронырливости и организации самих себя в группы – никак. Бич нашей страны – ожидание, что кто-то сделает всё за тебя. Ответственность кончается на пороге собственной двери. Но, что есть…

– Я понял. Насчёт рынков на отшибе посмотрю, а вот с Красносельской стоит поработать, в том районе совершенно точно нужно обойтись без гетто во всевозможных проявлениях. Кстати, а бандиты там откуда вообще?

– А там, Валера, крупная группировка уже давно хозяйничает. А позавчера они совершили налёт на следственный изолятор УФСИН в Восточном округе, распустили оттуда кучу урок и не только. А на юго-востоке сотрудники ФСИН сами повыпускали подследственных, вероятно по чьему-то заказу – вряд ли это была инициатива из альтруистских побуждений.

– Не скажи, – возразил Николаев, – может там такая спайка, проверенная временем, что вполне себе и договорились. Видел подобное.

– Может. Но сути дела не меняет. Я вот к чему: в Москве сейчас, ввиду полнейшего хаоса, осталась огромная и невостребованная материальная база. Пройди с нужным инструментом просто по стояку обычной семнадцатиэтажки в пределах – даже третьего транспортного, не обязательно Садового – и из квартир столько всего вытащишь. Мародёрка начнётся массовая через несколько дней. Но это мелочи. Важнее то, что город начинает делиться на сферы влияния вооружённых группировок. Мирным жителям, особенно не прибившимся к крупным группам, будет нелегко. И нам, людям, пытающимся сохранить хоть какое-то подобие порядка и восстановить государственное управление, подобные образования будут очень сильно мешать. Так что нужно быть крайне осторожными.

– Ну что же… В принципе, я готов. Сейчас кое-какие дела завершу, и можно ехать по точкам. С чего начинаем?

Валерий выслушал указания по очерёдности посещения точек на маршруте, озвучил примерное время движения к каждой из них по запланированному маршруту для дальнейшей координации действий со штабами ФСБ, МЧС и Росгвардии, и получил из рук Кузьмина распечатку с каналами радиосвязи для обмена данными с коллегами из СВР и других специальных служб. Все те, кто так или иначе относился к экстренному штабу правительства, уже получили для себя и своих подчинённых инструкции по оперативным мероприятиям в городе. Восстановить хотя бы некое подобие контроля над территорией и остатками государственных структур предполагалось в течение нескольких дней. А дальше – долгая дорога к возврату к нормальной жизни. Хотя будет это вообще возможно, или только частично – предстояло выяснить в процессе работы. Так начиналась операция «Феникс».

28 апреля. Москва. Дмитрий Вознесенский.

Дмитрий еле заснул под утро. Полночи он находился в очень странном состоянии беспамятства, на грани сна, но при этом в бодрствовании. Будто зомби. На психическую усталость накатила жуткая депрессия, полная апатия и нежелание жить – результат пережитого стресса и личной трагедии. Вечером, когда произошло событие, разделившее жизнь на «до» и «после», он думал, что его накроет инсульт – настолько сильно гудела и раскалывалась голова от переживаний. Вознесенский был вне себя от злости, смешанной с горечью утраты и чувством вины. Он больше всего на свете хотел бы воскресить тех троих ублюдков, поломавших жизни его родителям, и убить их снова. И снова, и снова…

Ещё вечером Дмитрий предпринял безуспешную попытку дозвониться до службы спасения, но сделать ему этого не удалось. На звонки никто не отвечал. Вознесенский, включив телефон на громкую связь, провисел около часа на дозвоне, после чего звонок оборвался. Хоронить отца и мать было негде и некем, а волочь тела в город… и дальше что? Поэтому, отчаявшись вызвать скорую, он порылся на антресоли, достал оттуда два туристических спальных мешка, оставшихся ещё с тех времен, когда родители ходили в походы и таскали с собой сына Диму, и, обливаясь слезами, уложил в них два тела. Затем прикрыл одеялом, сложил мешки рядом возле стены. Если всё наладится, – думал Дмитрий, – он организует похороны. Если нет – пусть квартира станет для них последним пристанищем. Возвращаться сюда смысла уже не имело.

Закончив с телами, Вознесенский, подавленный горем, пошёл на кухню, открыл холодильник и достал оттуда бутылку водки. Жутко болела голова, пульсировало в висках, глаза будто бы были готовы выпрыгнуть из орбит. Чтобы снять напряжение, Дмитрий налил себе граммов тридцать в рюмку, выпил одним махом, и тут же налил ещё. Через несколько минут стало немного легче. Он никогда не пил в одиночку, в принципе не имел склонности злоупотреблять алкоголем – так, иногда, и только по праздникам или на встречах с друзьями. Но сейчас сорвался, и так и просидел часа полтора, глядя в одну точку и периодически подливая себе ещё. В голове не было ни единой мысли, кроме осознания одиночества. Он чувствовал себя максимально несчастным оттого, что потерял самых близких людей, и остался совсем один. В какой-то момент наступила такая жуткая апатия и безразличие, что голова будто забилась ватой или налилась воском – настолько медленными, тягучими, глухими были приходящие изредка мысли. Не хотелось вообще ничего.

После того, как Вознесенский выпил граммов триста и понял, что больше совершенно не хочется, он порылся в домашней аптечке, нашёл пару таблеток ибупрофена и выпил и их, а после, дойдя до дивана, рухнул на него без сил. Заснул когда уже начинало светать.

Проснулся он после полудня, ближе к обеду. Сквозь сон слышал, как ему долго и настырно кто-то звонил в дверь, затем стучали – но сил подняться не было. Долго разрывался звонками телефон, вибрируя в беззвучном режиме на столе. Потом телефон затих, и через минуту последний раз отозвался короткой вибрацией – видимо, кто-то прислал на него сообщение. Дмитрию было всё равно. Не было ни сил, ни желания подняться. В тот момент он даже не знал, сколько сейчас времени. А спустя некоторое время сон как будто выключили. Дмитрий раскрыл глаза, повернулся на спину и уставился в потолок. Было очень тихо. По стене и потолку шла полоса солнечного света, пробивавшаяся через щель в занавесках, а на стене еле слышно отбивали минуты электронно-механические часы. Так Вознесенский провёл еще около часа. Затем поднялся с кровати, походил по квартире, попил воды и уселся в кресло в зале, уставившись на мешки, укрытые одеялом. Пол в комнате и коридоре по-прежнему был покрыт кровавыми пятнами. В стене, как немое напоминание о вчерашнем, множество дыр от крупной дроби или картечи. А в воздухе, как нечто невидимое, витающий запах смерти. Тяжёлая, гнетущая атмосфера, и пространство комнаты,