Последний беженский обоз, покидавший город, давно скрылся из виду. Ратники, которых можно было собрать, — собраны. Единственные ворота, смотревшие от реки в поле, — заперты и заложены изнутри. Острожец был подготовлен к осаде настолько, насколько это вообще возможно за столь короткое время.

Наступал новый день. Было утро. Не раннее, не позднее. Зарницы свое уже отпылали, но солнце только-только оторвалось от горизонта и еще не очень уверенно ощупывало живительными лучами влажную землю. В воздухе веяло рассветной прохладой и томящей сердце тревогой. Угрим и Тимофей с обнаженными головами стояли в башне над вратами. Вдвоем только и стояли. Больше на стенах не было никого. Князь, ничего не объясняя, согнал всех воев вниз. Зачем согнал — то ведомо лишь одному Угриму.

Что-то прикидывая и обдумывая, князь-волхв молча вглядывался в даль, в поле. Ясное дело: именно оттуда накатит самый мощный удар. С тыла-то Острожец защищен широкой полноводной Ищеркой, а здесь только ров да вал. И сразу за ними — ворота, которые нужно удержать любой ценой.

Но вот какими силами придется их удерживать?

Тимофей окинул взглядом небольшую княжескую дружину и толпу крепких ищерских мужиков, набранных по окрестностям. Большей частью бездоспешные, с топорами да рогатинами, ополченцы, разбитые на десятки и сотни, бестолково топтались на улицах, примыкавших к стенам. Тимофей вздохнул: необученные это, никудышные воины, не проливавшие еще своей крови и не пускавшие чужой. Хорошо хоть детишки, бабы и старики укрылись в лесах.

Правда, городские обозы ушли налегке, почитай без ничего: князь запретил вывозить из города припасы. Что ж, тем дальше отъедут сбеги. Все-таки у тех, кто ушел, шансов выжить несравнимо больше, чем у тех, кто остался за стенами. Да, Угрим закрыл Острожец волховским словом и силой Черной Кости от вражеской магии, но ведь не от стрел же и копий. А Тимофей собственными глазами видел несметную силу латинян. Едва ли княжеским дружинникам и ищерским ополченцам удастся выстоять против такого воинства хотя бы день.

— Я вот все думаю, княже, — негромко проговорил он. — Что, если хан Огадай замешкается? Если татары припозднятся или не придут вовсе? Если придут, но не схлестнутся с латинянами?

Угрим не ответил. Не шелохнулся даже. Словно и не слышал его князь.

— Такое может случиться?

Угрим молчал.

— Ведь может, княже?

— Маловероятно, — выцедил князь сквозь сжатые зубы.

— Значит, все-таки может…

И вновь — молчание.

— Мало людей у тебя, — спокойно, без страха продолжал Тимофей. — Слишком мало. Если твой план не сработает и татары запоздают хоть немного, зря тогда положишь и дружину свою, и мужиков.

— Сколько есть в крепости воев — столько есть, — недовольно повел бровью князь. — Других ратников мне взять неоткуда, Тимофей. Наколдовать их не могу. Уж не обессудь — не силен пока в том. И из Острожца я уходить не стану. Кощееву Кость, что под нами, другим не оставлю.

— Тогда придется самим за нее костьми ложиться, — понятливо кивнул Тимофей, поглаживая пристегнутый к поясу шелом. — Умирать придется, по возможности, с честью, но, сдается мне, без особого толку. Не серчай, княже, — я просто хочу уяснить все сразу. Чтоб во время сечи, когда люди гибнуть начнут, не отвлекаться уже на дурные мысли и ненужные вопросы. За себя-то я не беспокоюсь. Я поклялся тебе служить и от клятвы своей не отступлюсь. Но уж коли ты поставил меня нынче воеводой, то и за ратников твоих я тоже вроде бы как в ответе. И чем раньше буду знать, с каким сердцем посылать их на смерть, — тем лучше.

— Ну что ты все заладил: костьми ложиться, умирать, гибнуть, на смерть посылать! — раздраженно пробурчал Угрим. — Не торопись на тот свет, Тимофей. Не в чистом поле ведь латинян встретим. Из крепости держать оборону станем.

Тимофей невесело усмехнулся. Знал он, какова эта крепость, хорошо знал. Да уж, «крепость»…

Старый, давно не чищенный ров с обвалившимися стенками. Оплывший вал с покосившимся тыном. Прорехи в частоколе — словно дыры в щербатом рту. Да и городские стены тоже… Невысокие, выложенные из почерневших от времени бревен и засыпанные изнутри просевшей землей, замшелые, подгнившие, давно не чиненные, ненадежные. Защитные заборала поведены в стороны. Переходные галереи обвисли, а кое-где обвалились и наспех соединены переброшенными досками. Покосившиеся башни зияют не только узкими бойницами, но и щелями в ладонь-две шириной. И детинец не лучше. Эх, княже-княже, любую крепость следует крепить в мирное время, а не перед самым набегом супостата. Тимофей не раз и не два говорил о том князю, да Угрим все отмахивался. Зря…

— Чего кривишься? — спросил Угрим.

— Да так, — пожал плечами Тимофей. — Думаю, нам особой разницы нет, где биться — в чистом поле или в Острожце.

— Отчего же?

— Княже, ты в самом деле полагаешь, что эти стены, — Тимофей обвел рукой городские укрепления, — выдержат приступ?

— Эти — не выдержат, — хмыкнул Угрим. — А разве я говорил о них?

— Но… — Тимофей растерянно захлопал глазами. — Других стен у Острожца вроде нет пока.

— Будут, — уверенно сказал князь.

— Так ведь того… не успеем выстроить новых-то. Старые, вон, укреплять уж нет времени.

— Успеем, — отрезал Угрим.

— Когда, княже?

— Сейчас! Вот прямо сейчас и выстроим…

Перегнувшись через деревянную оградку, князь крикнул толпившимся внизу воинам:

— Отойти от стен!

Приказ передали от десятка к десятку. Недоумевающие дружинники послушно отступили. Ополченцы тоже попятились назад.

— Дальше! — рявкнул Угрим.

Отошли дальше.

Тимофей в изумлении наблюдал за князем. Тот вновь повернулся к нему. Улыбнулся — широко, бесшабашно.

— Ну, Тимофей, держись-ка теперь покрепче.

— В каком смысле? — не понял Тимофей. — За что держаться-то, княже? Зачем?

— На ногах держись. Вниз не падай. Далеко лететь придется.

Тимофей не ответил. Не успел, пока можно было. А после говорить пропала всякая охота.

* * *

Улыбка сошла с лица князя-волхва. Губы Угрима зашевелились, бормоча невнятное. На щеках запылали красным лихорадочные пятна. Лоб покрылся испариной.

Угрим опустил голову, упершись подбородком в грудь. Застывшие, неживые какие-то глаза смотрели в доски меж княжеских сапог. Медленно-медленно Угрим развел руки в стороны. Встал крестом, держа ладони вниз. Затем так же медленно, с натугой, словно преодолевая чье-то сопротивление, развернул обращенные к земле длани с растопыренными пальцами вверх.

Тимофей явственно ощутил вибрацию под ногами. Дрожмя дрожали дощатый настил надвратной башни и весь ее деревянный сруб, дрожали ворота и стены вокруг, дрожала сама земля под крепостным фундаментом. Сквозь хруст, треск и скрежет снизу донеслись испуганно-изумленные крики дружинников и ополченцев. Кто-то указывал пальцем вверх, кто-то, разинув рот, глядел прямо перед собой. Взволнованные люди смотрели на оживающие укрепления.