Удар всем фюзеляжем — пострашнее удара крылом. Голова ударяется о прицел, на миг отключается сознание. Но неистовый порыв северного ветра выбрасывает его из кабины. Сознание возвращается, когда он камнем летит к земле. Рука автоматически дергает кольцо, и снова — беспамятство.

Его вскоре нашли в тундре морские пехотинцы — замерзшего, в летном обмундировании, залитом кровью.

Из медсанбата его уже отправили в госпиталь, когда в полк, прославленный теперь уже четырьмя таранами, прибыл военный корреспондент «Красной звезды» поэт Константин Симонов. Не застав летчика, он описал в очерке свою давнюю встречу с Хлобыстовым в первый год войны и передал разговор с комиссаром полка, поведавшим ему о третьем таране.

— А разве Хлобыстов не мог просто выйти из боя? — спросил Симонов комиссара. — Ведь горел!

— Не знаю, — ответил тот. — Сам он, наверное, скажет, что не мог. У него такой характер: вообще не может видеть, когда от него уходит враг.

«Я вспомнил лицо Хлобыстова в кабине самолета, — заканчивает очерк Симонов. — Непокорную копну волос без шлема. Дерзкие светлые мальчишеские глаза. И я понял, что это один из тех людей, которые иногда ошибаются, иногда без нужды рискуют, но у которых есть такое сердце, какого не найдешь нигде, кроме России, — веселое и неукротимое русское сердце». Он так и назвал свой очерк: «Русское сердце».

Алексей прочел его с большим опозданием. Медсестра положила газету на тумбочку у его постели, в ожидании, пока он проснется. А спал он после своего третьего тарана и большой потери крови суток двое.

Морской летчик Сергей Курзенков, Герой Советского Союза (12 побед), после войны — военный писатель, в книге «Под нами земля и море» так описывает свое пребывание в госпитале ВМФ вместе с Алексеем Хлобыстовым:

«Санитары внесли в палату тяжелораненого… Обескровленное лицо его тонкими чертами походило на девичье. Резко выделялся заострившийся нос. Впадинами темнели закрытые глаза, а на лбу поверх бинта торчали спутанные светлые волосы. Лицо раненого показалось мне знакомым…

На помощь пришел хирург госпиталя Сергей Иванович Дерналов.

— Кто это? — тихо спросил я его.

— Летчик, — так же тихо промолвил он и добавил: — Армеец. Хлобыстов Алексей — знаешь такого?

— Капитан Хлобыстов? Да кто ж его не знает? А что с ним случилось? Сбили?

— Таких не сбивают! — многозначительно произнес хирург. — Два тарана сделал.

(Тут — неточность. Хлобыстов попал в морской госпиталь после третьего тарана. — Л. Ж.)

…Наше знакомство с Алексеем произошло не на земле, а высоко в небе, близ Мурманска, 15 апреля 1942 года.

Под вечер, когда солнце опускалось к западу, маскируясь в его лучах, на больших высотах летело несколько групп вражеских «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они хотели нанести по Мурманску мощный бомбовый удар. Посты наблюдения своевременно обнаружили фашистов. Морские истребители двумя полками и армейцы — одним взлетели по тревоге со своих аэродромов.

Первый эшелон вражеских самолетов на дальних подступах к Мурманску встретил полк армейцев, одной эскадрильей командовал капитан Алексей Хлобыстов. Западнее Мурманска, начиная с высоты шесть тысяч метров и до вершин сопок, завертелась сумасшедшая воздушная карусель. Дрались более ста самолетов!

Ревя моторами, распуская за хвостами смрадные дымы, самолеты виражировали, кувыркались, падали в отвесное пике, часто уходили ввысь, мелькали черными крестами, красными звездами, исхлестывая гудящий воздух разноцветными дымящимися трассами.

На сопках горело много черных костров, а с неба большими ослепительно-белыми зонтами медленно опускались сбитые летчики.

В том бою мы уничтожили более двадцати вражеских самолетов, а остальных долго гнали на запад».

В том бою заочно и познакомился Курзенков с Хлобыстовым, узнав после боя, кто возглавлял эскадрилью храбрых армейцев, а через несколько дней в офицерском клубе они скрепили свое знакомство пожатием рук.

И вот — новая встреча в госпитальной палате, пропахшей йодом, хлоркой-карболкой, кровью…

«Отоспавшись за две госпитальные недели, я не сомкнул глаз, дожидаясь, когда проснется мой товарищ, — вспоминает Курзенков. — А проснулся он лишь на рассвете следующего дня и спросил:

— А ты как попал к нам?

— Да не я к вам, а ты — к нам, в военно-морской госпиталь.

— Как же меня угораздило к вам попасть?

— Тебе в этом помогла морская пехота.

— Ну, коль моряки помогли — я молчу. А что с тобой?

— Тоже с «мессерами» не поладил. А ты, я слышал, опять не по правилам дрался вчера — фашисты жалуются.

— Что, телеграмму прислали? Да ну их! Что мы об этих гадах перед завтраком вспоминать будем?

Вскоре в палату ввалилось несколько армейских летчиков в небрежно накинутых халатах. За ними — врачи, сестры, санитары. Замыкали шествие ходячие больные, многие — на костылях.

Друзья поздравляли его за редчайший подвиг в истории авиации — третий таран.

…Дня через три Алексей поднялся и стал требовать отправки в полк.

О своем последнем бое рассказывал в палате неохотно, заметив:

— Не знаю, как и уцелел…

Что стоит за этими словами? Понимание двадцатичетырехлетнего парня, что и герои смертны, что и смелого — пуля берет. Но по-другому — нельзя.

А вскоре его вызвали в Кремль. Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин вручил ему медаль «Золотая Звезда» и орден Ленина, пожелал новых побед и отличного здоровья. «Служу Советскому Союзу!» — ответил Герой, как отвечали тогда все.

В московской гостинице его ждала делегация родного московского Карачаровского завода с просьбой выступить перед рабочими в минуты пересменок — очень хотели люди, работавшие по 10–12 и больше часов, послушать одного из тех героев, для кого они и ковали оружие победы.

…Совсем недавно еще, а точнее три года назад, он был для них просто электромонтером цеха Алешкой, бесстрашно колдовавшем с электроаппаратурой. В Ухтомском аэроклубе под Москвой, взмыв на учебном У-2 на первую тысячу метров, ахнул от восхищения: вот она сверху какая, Москва-река — голубая ленточка в зеленых берегах с бесчисленными, игрушечными деревушками по берегам. И шарахнулся от его рокочущей машины сокол — теперь собрат ему, крылатому.

Вскоре выступил в их клубе прославленный в боях за республиканскую Испанию Герой Советского Союза Иван Лакеев… Уверенный в себе богатырь с орлиным взглядом признался питомцам аэроклуба, что по боям в Пиренеях понял: фашизм непременно пойдет на СССР расширять «жизненное пространство» и откормить за счет России свой народ, сидящий после Первой мировой на карточках и эрзац-продуктах.

Тогда Алексей Хлобыстов и отправился в райвоенкомат: будете, мол, призывать в армию — направьте в школу военных летчиков.