…До этого сна-видения Ковзану не раз приходилось проскакивать на волосок от смерти. Садился на поврежденной машине, чудом державшейся в воздухе. Выбрасывался на парашюте с падавшего самолета на лед озера Ильмень и потом пробирался по заснеженным болотам и лесам в часть, а последние метры до наших окопов пробежал, не зная о том, по минному полю… Узнав, впервые оцепенел от ужаса.

В тот день, 13 августа 1942 года, он, силой воли вытряхнув из памяти непонятный сон и предупреждение верного Дутика, упрямо поднялся в небо.

В районе Старой Руссы на его «як» на высоте семь тысяч метров напали пять Ме-109Ф. Основное отличие этого «Ф» от первоначального варианта — более совершенные аэродинамические формы, мощный мотор и усиленное вооружение.

«Як» Ковзана уже горел, выбрасывая черные клубы дыма, но никак не желал падать, а четыре «мессера» — по два справа и слева — сопровождали его, казалось бы, в последнем полете. Задыхаясь от дыма, Ковзан сорвал стеклянный фонарь машины. Резкая боль пронзила правый глаз. Пятый «мессер», решив добить горящий «ястребок», пошел в лобовую атаку, поливая огнем пулеметов, заставляя или погибнуть, или свернуть с курса.

Но Ковзан не мог дать торжествовать врагу! Он шел навстречу, готовый столкнуться, но не свернуть! Только за миг до столкновения дрогнул враг — пошел вверх, и пылающий «ястребок» на всей скорости пропорол брюхо вражеской машины.

«Дальше ничего не помню — мрак. Пришел в себя — кубарем лечу с парашютом за спиной. Дернул за кольцо — и опять провал. Пришел в себя только в госпитале, понял, что меня от таранного удара вышвырнуло из машины — хорошо, что я догадался фонарь сорвать, — с удивлением качая головой, вспоминал Борис Иванович. — А уже много позже наш командир рассказал, какие я слова в эфир послал: «Пробита голова. Вытекают мозги. Иду на таран». Самое интересное, я совершенно не помню, что говорил такое. Единственное запечатлелось: провожу крагой по лицу, потому что на миг перестал видеть, а она — сырая. Вот и решил — мозги вытекают. А это глаз… Тот самый, правый, в который та дева с нимбом светящимся меня ударила».

…А внизу его уже ждали пехотинцы, свидетели его четвертого тарана. Весь фронт знал имя отважного таранщика, и представлялся он богатырем с саженными плечами, а тут вытащили из трясины небольшого паренька с юным курносым лицом, обгорелого, в копоти, без сознания. У него были переломы рук и ног, треснула челюсть, в крови правый глаз. Фронтовые хирурги сделали все возможное и переправили его в Москву.

В московском госпитале врач, осмотрев его правый глаз, сказал с печалью:

— Должен вас огорчить, молодой человек. Тонкий осколок стекла прошел в глазное яблоко… Придется поставить искусственный.

«Отлетался, сокол», — услышал Борис чьи-то жалостливые слова.

— Это мы еще посмотрим, — пробормотал он. — Моего упрямства на сотню других хватит.

Но, честно говоря, он впервые растерялся.

Борис получил в Кремле из рук Михаила Ивановича Калинина орден Красного Знамени, побродил по Москве в раздумье, что делать. Решил сам явиться в полк.

Но в полку, как ни радовались его возвращению, допустить к полетам не могли. И он опять отправился в Москву. Не считал он тогда, сколько раз пришлось ему обивать порог отдела кадров ВВС, пока не дрогнули сердца кадровиков — дали разрешение пройти медкомиссию.

Попал он к знаменитому Александру Васильевичу Вишневскому, директору Института экспериментальной медицины.

— Да, левый глаз у вас, на ваше счастье, — задумчиво сказал Вишневский, — очень хороший, так что до глубокой старости без очков обойдетесь. А что остальные врачи?

— Допускают без ограничений! — бодро ответил Борис и поглядел, как мог умоляюще, на хирурга.

В итоге — строчки решения медкомиссии, от которых заликовала душа: «Учтя горячее стремление Б. И. Ковза-на на фронт, в индивидуальном порядке признать годным к летной работе без ограничений».

Не скоро, но было ему разрешено летать на истребителе Як-1, но только новеньком. Ковзан, переведенный, подальше от войны, в войска противовоздушной обороны Саратова, получил задание сбить фашистского разведчика, несколько раз безнаказанно уходившего от зенитного огня.

16 июля 1943 года в 10 часов 30 минут по сигналу боевой тревоги, извещавшей, что фашистский Ю-88 вновь появился над Саратовом, Ковзан поднялся в воздух.

Он встретил «юнкере» на высоте шесть тысяч метров и пошел было в атаку, но фашистский самолет был снабжен новым оружием — маленькими бомбами на парашютиках: бомбы взрываются тут же, на высоте, и поражают цель в радиусе до двухсот метров. Пришлось идти за врагом, поливая его огнем из двух пулеметов с большого расстояния. Попал! Фашистские разведчики выбросились с парашютами и были взяты в плен.

…Пожалуй, никогда не было такого радостного голоса у Ковзана за всю войну, как в этот день: «Передаю! Сбил самолет противника в районе Ключи!»

На земле его ждали два других радостных известия. Первое — Надя родила сына и предложила назвать в честь отца Борисом; второе — старшему лейтенанту Ковзану присваивалось очередное звание «капитан».

А вскоре, 24 августа 1943 года, Указом Президиума Верховного Совета СССР Б. И. Ковзану за героизм и мужество в боях с немецко-фашистскими захватчиками было присвоено звание Героя Советского Союза.

…После Великой Отечественной войны Б. И. Ковзан закончил Военно-воздушную академию, занимал командные должности. А когда демобилизовался и решал, чему посвятить свои нерастраченные силы, вспомнил, с чего начинался его путь в небо, и возглавил в Рязани аэроклуб.

У него была хорошая семья, любящая и, как он всегда считал, любимая жена, его гордость — сыновья, летчики гражданской авиации.

Но уж такой неуемный был нрав у героя четырех таранов, что решился он изменить свою сложившуюся судьбу и уехал в Минск, где его второй женой стала Лариса Георгиевна Шипуля, друг детства, журналистка, написавшая по его рассказам книгу «Четыре тарана в небе».

Предыстория подвига

О сражениях в Заполярье в воспоминаниях как советских, так и германских военачальников упоминается мало. Это понятно — здесь не было крупномасштабных сухопутных сражений, подобных Сталинградской битве. Но здесь и не прорвались немецко-фашистские и финские войска к обозначенной в плане «Барбаросса» линии Архангельск — Астрахань! Мощное наступление армии противника «Норвегия», начатое 29 июня 1941 года по всем направлениям — мурманскому, Кандалакшскому, ухтинскому, кестеньгскому и редольскому, захлебнулось, благодаря стойкому сопротивлению советских войск, как и наступление финской армии 10 июля на петрозаводском и олонецком направлениях. На поддержку боевых действий сухопутных войск были брошены все скромные силы советской авиации, которая испытывала острую нехватку бомбардировщиков и штурмовиков, — их заменили истребители. С разведки они переключались на штурмовые удары, со штурмовки — на отражение налета фашистских бомбардировщиков, сопровождаемых истребителями. Пресечено было и наступление финских войск в сентябре — октябре 1941 года на мурманском и Кандалакшском направлениях. С той поры противник на самом северном участке фронта вынужден был перейти к стратегической обороне, которая продолжалась до сентября 1944 года, когда Финляндия запросила мира и заявила о разрыве отношений с фашистской Германией, а советские войска тем временем освобождали Прибалтику, не зная, что спустя десятилетия, не фашистов, уничтоживших здесь десятки тысяч людей, а их, освободителей, новая власть назовет оккупантами…