– Что ты сделал? – прошептала Мир.

– Она уведет их за собой. Они поскачут на стук копыт. Погонятся за лошадью из конюшни властителя.

– Ты что, понимаешь лошадиный язык?!

– Мир, ну какой язык… Я просто велел ей спешить. Не бойся, она остановится раньше, чем выбьется из сил.

– Я не боюсь, – сказала Мир.

Вдоль реки тянулись заросли. Мир хромала, с трудом ступала на подвернутую ногу и тяжело дышала сквозь зубы. Стократ молча подставил ей локоть.

Сперва опершись на его руку, потом обняв его за плечи, она направила его по топкой илистой тропинке – вниз. Продравшись сквозь чащу, они оказались на крохотном пляже – подкова желтого песка, окруженного оранжевыми цветами, как лысина рыжими прядями.

Впереди открывалась река, мраморно-сизая в это утро. Позади стеной чернели заросли. Мир застонала и повалилась в цветы:

– Нога болит… Я что, так и останусь хромой?!

– Пройдет, – Стократ уселся рядом. – Все пройдет. Еще спляшешь.

Туман над рекой до сих пор держался. Противоположный берег не был виден.

– Я думала, ты старше, – пробормотала Мир. – Когда я впервые увидела тебя, я решила, что ты старый, скверный колдун…

– Я старый и скверный.

– Сколько тебе? Двадцать три?

– Двадцать пять.

– Колдуны живут по сто лет! А то и по двести. Для колдуна ты мальчишка совсем, меньше, чем Правила Приличия…

Она осеклась, поднялась на локте и с беспокойством посмотрела на реку.

– Когда нам его ждать? – спросил Стократ.

– Не знаю. Скоро…

В ее голосе послышалась неуверенность. Еще несколько минут они молча сидели рядом.

– Сними перчатку, – попросила она тихо.

Он стащил перчатку с правой руки. Она взяла его ладонь и долго, внимательно рассматривала. Потом стиснула обеими руками:

– Ты раньше видел, чтобы у человека была на коже карта Мира?

– Нет.

– А… – она что-то хотела сказать, но помедлила и произнесла совсем другое: – Значит, у нас теперь есть власть над всем Миром?

Он, задержав дыхание, еще раз повторил про себя эти ее слова: «у нас».

– Наверное, да. Если это власть.

– Мы можем это уничтожить, значит, мы этим владеем, так говорил мой отец… То есть властитель…

В стороне, по дороге вдоль реки, простучали копыта – маленький отряд пронесся сперва в одну сторону, потом в другую.

– Не обязательно убивать Обитаемый Мир, – тихо сказал Стократ. – Можно ведь и ухаживать за ним, мыть настоями трав, натирать душистым маслом, держать в тепле…

Он обнял ее за плечи и сверху набросил плащ. Она замерла, потом понемногу расслабилась и положила голову на его плечо.

– Как это может быть, Стократ? Откуда взялось?

– Не знаю. Откуда берутся все великие и мрачные вещи, которые человек не может вообразить, но все-таки воображает?

– Девочка с огнем, про которую ты рассказывал, Эдна, – была очень смелая.

– Ты не трусливее ее.

– Она не боялась своей власти. Ее умение было ее искусством. А я… чувствую себя пустым листом, на котором чужая рука начертила карту. Я не волшебник, я волшебный предмет.

– Неправда. Ты уже вступила в игру, как участник.

– Начала войну на землях Гран?!

Она отстранилась. Поглядела на Стократа внимательно и цепко:

– Значит, все из-за меня?

– Ты совершаешь поступки, – сказал он мягко, – и вынуждаешь действовать других. Ты сбежала от властителя, и это твой выбор.

Она помотала головой:

– Если бы. Это все карта. Если бы я не увидела ее в зеркале вчера вечером – я не решилась бы сбежать. Представь – меня выдали бы замуж. Наследник Приречья уложил бы меня в постель, посмотрел и увидел…

Она закусила костяшку пальца, ясно вообразив себе эту сцену.

– И тогда наследник Приречья получил бы власть над Миром, – тихо сказал Стократ. – Он залил бы кровью и земли Гран, и Выворот, и все окрестные владения, – не случайно, как это вышло у тебя, а с расчетом. И, умирая от старости или от раны, он велел бы задушить тебя. Чтобы Мир исчез после его смерти.

– Погоди… с моей смертью исчезнет Обитаемый Мир?!

– Он бы так думал, – примирительно сказал Стократ.

Туман редел. Сквозь него проступал дальний берег, и Стократ увидел, что Светлая в этом месте широка – гораздо шире, чем у переправы.

– А если меня убьют, – голос Мир дрожал, – все сразу исчезнет? Или… не сразу, а постепенно? Будет тлеть, пока не истлеет…

– Как ты познакомилась с этим парнем? – спросил Стократ, чтобы отвлечь ее. – С Даном, он же Правила Приличия?

– Детьми… Я тогда жила совсем свободно, как городской мальчишка…

Она через силу улыбнулась.

– Нам есть что вспомнить… Однажды мы уехали с бродячим театром, нас еле догнали… Дан успел удрать, а не то отец повесил бы его – сгоряча…

– Он не боялся рисковать – с тобой.

– Да плевать он хотел на риск, он смелый… Знаешь, он давно уже должен был появиться. Что-то случилось.

– Подождем еще.

– А если его схватили? – она утопила пальцы в песке, будто пустила корни. – Все же на пристани знают, что он со мной водился. Если его станут спрашивать… Пытать…

– Он знает, где мы, – Стократ постарался не выдать беспокойство.

– Он не скажет, – Мир зажмурилась. – Но они будут его мучить. Может быть, уже.

Отстранившись от Стократа, резко отдалившись, она придвинулась ближе к воде и смотрела вперед, будто надеясь взглядом кому-то помочь.

– И что это был за бродячий театр? – спросил Стократ, чтобы прервать это нервное вглядывание.

Мир помотала головой:

– Не важно. Знаешь, что…

Она снова посмотрела не него, и Стократу не понравилась болезненная сосредоточенность в ее взгляде.

– Я думаю: если они замучают Дана, тогда я покончу с собой, чтобы эти гады передохли. Наступит конец Мира… Они будут рыдать…

– И я буду рыдать, – сказал Стократ.

– Ну… – она смутилась. – У Мира есть предел, есть начало света и конец света, это тебе любой мудрец скажет…

– Мне плевать на мир, я буду рыдать о тебе, – сказал Стократ.

Она замерла, глядя на него, будто проверяя, не обманывают ли уши. В этот момент над рекой еле слышно плеснуло весло, и темный силуэт лодки выдвинулся из тумана.

Правила Приличия соскочил в воду, которая поднялась ему выше колен, и потащил лодку к берегу. Он дышал тяжело и бесшумно, лицо было мокрым. Мир сорвалась с места, бросилась к нему, запрыгала на одной ноге.