Идиот, обругал он себя еще раз, спускаясь в лифте. Надо было и домой кондиционер ставить. Ну, как всегда – дескать, климат у нас холодный, жара если и бывает, то пару недель в году. Вот тебе: она стоит уже не две недели, а восемь, и конца не предвидится, а очереди на установку кондишна – три месяца. К ноябрю и установят, ага, самое время…

Он вышел наружу, словно космонавт на чужую планету, и сразу попал под пресс беспощадного зноя. Скорее, к гаражам!

У соседнего подъезда, на своих обычных местах, восседали Вася с Вовой. Их требовалось обойти стороной, чтобы кто-нибудь из них, не дай бог, не вцепился как клещ.

Бросив мимолетный взгляд, Виновод отметил, что Стеклянный выглядит хуже обычного: помятый какой-то, изможденный, глаза выпучены, совсем уже как у краба. Непременный портфель Вова почему-то стискивал коленками, а рукой держал Васю за рукав пиджака. По всему было видно: держит мертвой хваткой, и давно.

А дышит-то как тяжело! Жара, жара, решил Виновод.

Вот Василию – тому ничего не делается, все такой же. Только еще один пиджак, двойник основного, зажатый под мышкой, дополняет привычную картину.

Содрогаясь от нездорового тепла, пышущего отовсюду, а особенно от раскалившегося за день асфальта, Виновод перебежал улицу, пересек пустырь – трава выгорела, смотреть жалко – добрался до машины, открыл ее, запрыгнул внутрь, завел. Кондиционер сначала дунул горячим, накопленным, но уже через полминуты в машине стало хорошо.

Виновод облегченно закурил. Пришлось снова объявить себе выговор: клялся же не курить в салоне! Но выходить наружу было немыслимо, и в порядке компромисса он просто опустил все стекла. Мелькнула мысль: «Атмосферу охлаждаю…» И тут же ушла, сменившись другой: «Куда и зачем меня несет?»

Ну ладно, сказал себе Виновод, то, что выпил и сел за руль, – это пустяки, тут ехать три минуты, никто не остановит. А вот вообще – зачем?!

Пришлось признаться себе – расколбасило. Это все чертов роман и чертов соавтор. Нет, действительно, что-то вроде бы не так: рожи за окном чумовые; тетки на ступах; балахон, о котором он сам в итоге и написал, хотя предсказал его Гипнопомп; второй пиджак вуташа Василия… Ой, блин… Соседа Василия… Или все же вуташа?

Да, если припомнить, много всего…

А еще – сегодняшнее облако над озером. А еще – эти разговоры Гипнопомпа, что, мол, не мы напишем финал, а финал напишет нас…

Да, растеребило, расколбасило. «Ну и что? – спросил он себя, паркуясь в хорошем, укромном месте, около районной поликлиники. – Вот как быстро, даже докурить толком не успел. И ничего, приехал, погуляю по лесу, подышу, успокоюсь… Фляжку бы не забыть прихватить».

Виновод запер машину, уронил и затоптал окурок, пересек совершено пустую Божьеозерскую улицу, из трех асфальтированных дорожек выбрал левую и углубился в лес.

Он точно знал, куда идти.

Немножко перекусив, Андрейка почувствовал себя лучше. А то ведь с ночи ни крошки… Да какое там с ночи – на берегу-то, вспомнил он, вывернуло наизнанку и еще пронесло вчистую.

Жировичок поерзал на поваленном стволе, что выбрал для отдыха Радомир, нашел позу, в которой меньше всего болели ноги, руки, поясница, и замер. Очень устал, очень. Так устал, что даже плакать уже не хотелось.

Оно ведь как бывает? Сделаешь что-нибудь трудное и страшное, переживешь смертный ужас, и вот вроде бы всё позади, ан нет: оказывается, еще что-то нужно делать, может, даже не такое трудное, но силенок-то уже поубавилось, и решимость уже не та, и весь ты уже никакой не герой, которым час назад себе казался, а… маленький, слабенький…

Путь от берега Божьего озера до этой лесной опушки оказался труден, а помнился Андрейке смутно, хотя вот только что и добрались. Помнилось, что Радомир не захотел идти напрямки: сказал – опасно, меня, мол, узнать могут, ни к чему это. Да и ты, малыш, сказал он, приметен слишком. Что, удивился Радомир, тебя, говоришь, людям не видно? Ошибаешься, очень хорошо видно. А, понял Радомир, это, наверное, временно у тебя: способностей-то сколько есть, столько и есть; значит, старики твои наделили тебя подводной живучестью вместо невидимости, а вернуть все на место – забыли в суматохе.

Андрейка тогда затосковал – век бы ему больше не видать этой подводной живучести, – но Радомир успокоил: дескать, вскорости встретишься со стариками, поправят всё.

В общем, двинулись кружным путем, через старый поселок, прилегающий к Новокузину. Знаменитое место, фулюган на фулюгане тут спокон веку, еще родитель покойный рассказывал.

Но Радомиру фулюганы были нипочем. Попробовали разок пристать – а чего ж, идут двое, один совсем малюсенький, другой хромой, на руке пальцев нету, лицо в свежих синяках, да еще старые шрамы, – к таким пристать самое удовольствие для фулюганья. Да не тут-то было! Разогнал их Радомир, как слепых котят! Ну хорошо, не слепых, слепые и бегать-то не умеют, а эти фулюганы разбежались – аж пыль столбом!

Потом еще раз пристали, но тоже Радомир справился. Легко справился, даже посмеивался. Андрейка, тогда еще не такой уставший, на душевном подъеме восхитился воином, а тот отмахнулся. Это, сказал, пустяки. Для этого, сказал, боевого неистовства не нужно, одна только внимательность требуется.

И принялся понемногу рассказывать Андрейке про свой Лес. Вроде и скупо рассказывал, как бы неохотно, а доходчиво получилось, ровно сказку Андрейка глядел по телевизору. Народ Леса, Мудрейшие, Неистовые, друзья, враги, сражения, страшные ранения, великие победы, Стража, обменыши, любимая женщина… И вот этот кинжал, смотри – он вытащил ножны из-под просторной футболки, извлек клинок, провел по лезвию ногтем, добившись тихого звона, повернул оружие так, что оно ослепительно блеснуло на солнце.

Жировичку даже захотелось туда, в этот самый Лес, а Радомир будто этого и ждал: приходи, говорит, будешь моим гостем, а там – мол, увидим. С Кирушкой? А что ж, милости прошу с Кирушкой!

Но тут, в разгар приятной беседы, случилась неприятность. И без того жара несусветная, так еще вдруг как дохнет сверху, с неба, словно от раскаленной печи! Как завоет – хотя и неслышимо, однако прямо уши заложило! Как навалится жуть чернющая, ни с чем не сравнимая! Андрейка упал лицом вниз, прикрыл собой драгоценную добычу, попытался, кажется, в землю зарыться – да куда там… Радомир что-то выкрикивал, в воздухе свистело и ревело, а потом ударила волна холода, и злобный вой стал удаляться, удаляться, да и стих вовсе.

И снова они шли, теперь тропинкой через старое поле, заросшее высокой травой, сухой и ломкой от зноя. Разговоры прекратились, Радомир поглядывал по сторонам, а жировичок еле волок ноги – устал как-то разом. Ноги болели, в поясницу стреляло, добыча, хоть и соорудил воин хорошую котомку и привязал ее к удобной палке, чтобы на плече нести, делалась все тяжелее, слезы катились из глаз сами по себе. И покушать хотелось, и попить, даже о страшном озере вспомнилось как о чем-то приятственном. И безумно хотелось спать.