Длинная получилась серия и скучная. Вове даже вспомнилось, как давным-давно жена затащила его на этого… как его… ну, там они тоже всё шли и шли, и разговоры разговаривали. Совсем баба спятила, такое кино смотреть. Но там, по крайней мере, прохладно было, а тут – еще и топка разгоралась.

Прошли мимо санитарного пруда. Мимо поля, заросшего зонтиками. На подступах к Темному озеру Василий свернул по дороге налево. Миновали здоровенный сарай, где каток крытый. Уперлись в опушку леса. Стеклянному почему-то захотелось в лес, но на Т-образном перекрестке Вася забрал вправо, в направлении Божьего озера. Вова понял: упырь купаться намылился. Отмываться. Вот засранец.

С религией Вова старался поддерживать отношения взаимного уважения, потому что – мало ли.

Солнце забиралось все выше и палило все нещаднее. Хотелось и окунуться, и попить, и отлить. Вова парился почти невыносимо, но отпускать Василия, хоть куда, хоть купаться, хоть топиться, и не думал. Пусть сначала бабки отдаст.

Приблизились. Стал виден накрывший озеро туман – такой густой, что казался твердым. Путников обогнал, подъехал к ведущей к Божьему дорожке, постоял и отъехал здоровенный джип. Поперек дорожки лежало корявое сухое дерево, на стволе примостился, обгрызая ногти, парнишка лет двадцати, с зеленоватым панковским гребнем на голове.

«Я – это я», – для поднятия духа напомнил себе Вова, а вслух сказал, в который уже раз:

– Бабки отдавай!

– Пошел ты… – откликнулся Василий, явно нацеливаясь на озеро.

– Снова? – отчаянно закричал панк, вскочив на ноги и потешно растопырив пальцы. – А ну, вали отсюдова! Кому говорят!

Прибить бы поганца, мелькнуло у Вовы. Но как ни странно, Вася поганца послушался и побрел – естественно, со Стеклянным вместе – дальше по обочине.

Они не видели, что туман над озером начал клубиться. А что близится полдень – это, наверное, чувствовали, но нельзя сказать, что знали.

И уж точно они не знали, куда приведет их этот путь к полуночи.

– Отдавай бабки, гад…

– Пошел ты…

Полдень близился, а вода в озере все так же кипела и бурлила. То у одного берега, то у другого, то на самой середине. Туман колыхался в такт этим перемещениям, вспыхивал, бросал на воду радужные блики. Время от времени возникали особенно сильные всплески, как будто что-то тяжелое, мощное выныривало на поверхность, взлетало над нею, падало и уходило вглубь. Тогда к берегам катились микроцунами.

Старцы неподвижными изваяниями стояли по сторонам входа в озеро. Леха дежурил у дороги по ту сторону тумана. Мансур сидел на корточках, рядом с аккуратно сложенными Радомиром – футболкой, джинсами, широким кожаным поясом, кожаными же ножнами, носками, кроссовками. Все черное. Чуть поодаль валялись Андрейкины вещички, сброшенные впопыхах, но все-таки довольно кучно; лишь подштанники мокли где-то в камышах…

Хорошо, думал Мансур. Хорошо, что так бурлит. Значит, жировик Андрей и человек Радомир живы и сражаются. Плохо, что помочь совсем нельзя.

Джинн взглянул на водяных и понял: они и не сумели бы помочь. Очень боятся этой воды. Плохо боятся, неправильно. Мальчишка-болотный – тот не боится, но это потому, что молодой.

«А я боюсь? – спросил себя Мансур. – Боюсь, но я правильно боюсь, только помочь не могу, и это плохо. А почему я правильно боюсь? Ай, совсем плохо».

Он в который уже раз отогнал от себя мысль о собственной роли в этом деле. Силы нет, сказал он себе. Совсем мало силы, вся большая сила утекла, когда долго-долго сидел в кувшине. Через плохо притертую пробку или через невидимую трещинку в стенках утекла. И пусть. Той силы не жалко.

Мысль настырно, как муха, снова лезла в голову. Будет новая сила, больше старой. Будет, будет, будет.

«Зачем, не хочу, – сказал себе – и не только себе – Мансур. И добавил: – Э, потом!»

И прибил назойливую мысль, точно ту муху.

Но дело надо сделать. Вот сейчас – ждать. Мансур взглянул на солнце. Да, скоро обед. Пусть Андрей с Радомиром поторопятся. Только – правильно.

Раздался всплеск, каких до этого не было. В центре озера образовалась воронка, затем взметнулся столб воды. Бешено вращаясь, он пробурил шапку тумана, взмыл вертикально вверх, к солнцу, оторвался от поверхности озера, превратился в сверкающий шар, подобный второму светилу, – и с оглушительным треском разорвался в выцветшем небе.

Взвыл яростный ветер. На берега покатилась мощная волна. Она обрушилась на старцев – но те даже не пошевелились, и их одеяния остались сухими, – достигла и обогнула Мансура, устремилась было к дороге, у которой тосковал Леха, выдохлась и отхлынула теми же путями.

Озеро успокоилось, ветер стих, отверстие в облачной пелене затянулось. Все стало, как было прежде. Озеро уже не бурлило.

Мансур напряженно смотрел на эту мирную гладь. Все закончилось?

Нет. Вот показалась голова Радомира, а вот рядом с ним, отплевываясь и фыркая, всплыл Андрейка. Они стали медленно приближаться к берегу, и джинн увидел: воин поддерживает жировичка, тянет его за собой.

Мансур встал, поджидая – он надеялся – победителей.

Выбравшись на берег, Андрейка повалился на мокрый песок и свернулся калачиком, прижимая к животу тряпицу, в которую было что-то завернуто. Плечи жировичка подрагивали. Водяные присели над ним, шепча что-то и делая пассы руками.

Согревают, понял Мансур.

Примчался Алексий – но, вопреки обыкновению, без криков. Встал рядом и замер.

Радомир нагнулся, поднял пояс с ножнами, аккуратно вложил в них кинжал, распрямился, взглянул на джинна и четко сказал:

– Увидели сразу. Куб с закругленными ребрами, сияет, переливается. Немного меньше, чем ты говорил малышу. Тяжелый, дно промял. Малыш попробовал поднять, и тут на нас напали.

– Змеи, – раздался дрожащий голосок жировичка. – Ой-ой-ой, сколько змеюк…

– Не змеи, – без улыбки поправил Радомир. – Щупальца. Пытались душить, я рубил. А он, – воин кивнул на Андрейку, – хм… кусал…

Мансур кивнул.

– Одни нападали, – продолжил Радомир, – другие все время пытались то закопать куб, то перекатить. Закапывать у них не получалось, а катать катали. Мы уже уставать начали, дышать стало трудно… Хорошо, что там не потеешь. – Он впервые улыбнулся, и Мансур залюбовался героем. Ай, орел! – В общем, – подвел итог Радомир, – дело получилось долгое, а рассказ короткий. Отбились, отогнали, взяли, что нужно, вернулись. Малыш молодец, я бы такого в отряд взял. Ну, может, не в Неистовые, но в Стражу точно взял бы.

– Он не ваш, – спокойно заметил джинн.

– Да, – согласился воин. – Знаю. И сожалею. Ничего, что он плакал там, внизу, особенно когда какая-то жгучая пакость зацепила. Я-то привычный, и уворачиваться умею, а он… неловкий он, неуклюжий. Но в нем есть настоящее боевое неистовство, понимаешь? Он плакал – да он почти все время там плакал в голос, – но сражался изо всех сил.