Это был массовый гипноз. И если после громадной катастрофы предстояла необходимость как-то воздействовать на европейские правительства, то, казалось, это могли сделать только те, кто имел на себе этот штамп «демократичности».

Отсюда ясно, что в двух главных направлениях – приобретения политического значения и овладения денежными средствами – «демократические» организации развили особую энергию.

Одной из первых попыток в этом направлении явилось образование «Российского Земско-Городского Комитета Помощи Беженцам» («Земгор») под председательством кн. Г. Е. Львова[4].

Природа этого учреждения ни в какой мере не соответствовала демократическому духу. Состав был отчасти случайный, отчасти подобранный по партийному признаку; но самое главное – что состав его не мог быть ни изменен, ни пополнен путем свободных выборов, так как § 5 «Положения» гласил: «Состав этот может быть расширен включением новых лиц – в числе не больше 1/5 первоначального состава Комитета и при согласии на то, в отношении каждого лица, трех четвертей общего числа членов Комитета».

Таким образом, олигархия Земгора была забронирована от какого-либо изменения своего кадетско-эсэровского партийного состава и по своей организации являла собою действительно вопиющий пример нарушения демократических принципов. Но значительная часть его состояла из городских и земских гласных, выбранных при Временном Правительстве по «четыреххвостке», а потому демократическое происхождение его никем не оспаривалось. Наконец, § I «Положения» говорил об «исключительно гуманитарных задачах, вне каких бы то ни было политических различий», а в § 2 провозглашалось, что Комитет «является единственной полномочной организацией по помощи русским беженцам, интернированным и военнопленным».

Немудрено, что в лице иностранцев и, главным образом, французов эти права Комитета были признаны с поразительной быстротой: 1) Комитет представлял собою явно демократические элементы; 2) он совершенно отрекся от какой-либо «политики», т. е. защиты государственно-национальной идеи и 3) он естественно делался орудием борьбы со всеми теми, кто отстаивал эту идею, и прежде всего с Главнокомандующим и Русской армией.

В то время, как Земско-Городской Комитет стал претендентом на российское достояние, была сделана попытка на захват политической российской власти. По инициативе П. Н. Милюкова и А. Ф. Керенского в январе 1921 года открылся «Съезд Членов Учредительного Собрания».

Этот Съезд протекал в той же обстановке преклонения перед принципами демократии и был уже попыткой создания некоторого подобия власти в соответствии с духом времени. Съезд, как известно, открылся с большой помпой, с приглашением дипломатического корпуса и иностранных корреспондентов, с той шумихой и театральностью, которую так любил А. Ф. Керенский. Для всей этой бутафории нашлись настолько значительные средства, что вскоре после этого, в комитете партии Народной Свободы, произошел резкий обмен мнений по этому вопросу, и П. Н. Милюкова прямо запросили, откуда учредиловцы берут деньги на свое широкое житье, на содержание большого административного аппарата, на агитацию и пр., на что г. Милюков ответил лаконически, что «они» дали слово не раскрывать источника.

Съезд этот прямого значения не имел, и эти «тайные источники» были использованы напрасно. Но в содружестве с Земгором, «учредиловцы» сделали все, чтобы отягчить положение Русской армии. Агитация в газетах приняла чудовищные размеры. Инсинуации и клевета не сходили со столбцов милюковских «Последних Новостей» и эсэровской «Воли России». При этом имелось в виду внести смуту и разложение в ряды Русской армии, повлиять на русское беженство и создать впечатление в иностранных правительственных кругах. Демократический штамп членов Учредительного Собрания, гласных «не цензовых» дум – раскрывал те двери, которые были закрыты для «царских чиновников» и представителей «реакционной власти»; личный авторитет бывшего революционного министра, П. Н. Милюкова, и бывшего главы Российского Государства, кн. Г. Е. Львова, был использован для дискредитирования армии и ее вождя. Это были те «авторитетные общественные круги», которые советовали французскому правительству поскорее покончить с армией и, позднее, в лице кн. Львова, Милюкова и Авксентьева, даже специально ездили в Женеву на заседание Лиги Наций, чтобы противодействовать возможности благоприятного для армии решения вопроса о выборе Верховного Комиссара по русским делам. Главное Командование и дружественные ему круги выдвигали на этот пост, предложенный Фритьофу Нансену, выдающихся сербских деятелей.

Интересно отметить, что «авторитетные русские круги» нашли себе большую поддержку, выражающуюся часто в пикантных мелочах: это была поистине «высокая протекция». В мае 1921 года в Константинополе в помещение Бюро Русской Печати, которым заведовал H. Н. Чебышев, явились чины французской контрразведки и произвели тщательный обыск. Искали русский журнал «Зарницы», относившиеся к нему редакционные документы и книги. Создавалось такое впечатление, что они предполагают какие-то скрытые цели издания. По отрывочным словам можно было понять, что обыск производился по инструкциям из Парижа.

Между H. Н. Чебышевым и французским офицером произошел интересный разговор. Старший офицер вдруг спросил:

– Pourriez-vous indiquer l’auteur de l’article «Les Patriotes de Paris» dirigé contre Miloukoff?

– Mais certainement, monsieur, – c’est moi même…[5]

На вопрос: «Pour quelles raisons M. Miloukoff jouitil d’une protection si exceptionnelle du gouvernement français»[6], француз ответил:

– Miloukoff est un homme politique qui lutte contre le bolchévisme…[7]

Стало ясно, что обыск связан как-то с личностью Милюкова. Самому офицеру было, видимо, неловко и он несколько раз извинялся:

– En France, chacun peut publier ce qni lui plaît: nous avons la liberté de la presse. C’est tout autre que chez vous sous l’empereur Nicolas II. Mais ici, voyez vous, nous sommes en état de guerre avec les turcs. Les turcs peuvent se relever à chaque moment, nous n’avons pas encore la paix…[8]

Через некоторое время в «Последних Новостях» появилась статья за подписью Милюкова, оповещавшего читателей, что ввиду имевшихся сведений о кознях против него Милюков через «друзей» передал «документы» французскому министерству иностранных дел.

Во всяком случае, за спиной П. Н. Милюкова чувствовалась могучая, хотя и не совсем удобная «протекция».

* * *

Попытки создания органа, ведающего финансами в согласии с Главным Командованием, при таком настроении европейских умов, терпели одну неудачу за другой. В согласии с французским правительством 9 декабря 1920 года был образован «Comité Russe de Secours» из пяти представителей Командования, шести представителей Финансово-Торгово-Промышленного Союза и трех представителей Красного Креста. Впоследствии он был пополнен представителями Комитета Коммерческих Банков и Земско-Городского Союза[9].

В основание этого «Делового Комитета» было положено следующее:

1. Комитет берет на себя только техническую деловую помощь представителям генерала Врангеля, которые остаются ответственными распорядителями находящегося у них имущества.

2. Деловой Комитет не берет на себя прямых забот о беженцах и лишь участвует в распределении освобождающихся от эксплуатации и реализации имущества сумм, как французскому правительству в погашение долга, так и различным беженским русским организациям.

Уже 19 февраля 1921 г. Комитет выступил с полной достоинства запиской в защиту русских интересов и