Может человек умереть от наслаждения? Его сердце стучало так, будто собралось разбиться о грудную клетку. Вот был бы бесславный конец! А какой позор пришлось бы пережить его родственникам! Офицер, вернувшийся домой целым и невредимым после битвы при Ватерлоо, найден мертвым в захудалом игорном клубе со спущенными до колен штанами и со страдальчески исказившимся лицом. Если такое произойдет, с ее стороны будет разумно оставить его лежать, а самой быстро уйти прочь.

Он принялся гладить ее по макушке как бы в благодарность за удовольствие. Черт побери. А ведь он ее раб. А она — властительница его плоти. Лаская его не только языком и губами, но и большим пальцем, она словно выворачивала его наизнанку, уничтожала его. Но ему было плевать.

— Быстрее, — пробормотал он, ощутив, что движения ее языка замедлились. — Соси быстрее.

И она с готовностью выполнила приказ. Он распластал руки по стене, закинул голову, стиснул зубы. Он сейчас кончит. Надо бы предупредить ее. Вряд ли ей понравится…

Но сладостная боль помешала ему найти слова, в этой боли была виновата она, потому что забирала его всего, а ее большой палец вытворял невообразимые вещи. Другой рукой она слегка подталкивала его. Вперед. К движению.

Его не пришлось уговаривать. Он сжал ее голову руками и вогнал свою плоть ей в рот. Не резко. Не глубоко. Но так, что это движение принесло то самое облегчение, так необходимое его телу. И все слова, которые он хотел сказать, так и остались невысказанными.

Он попытался оттолкнуть ее, когда ощутил приближающееся наслаждение, однако она не отодвинулась.

— Лидия! — выдохнул он, но она продолжала тщательно выполнять свою работу и разгонять по его телу волны наслаждения. Он задрожал, выгнулся и, ощутив сладкий стыд, дал ей попробовать на вкус свое блаженство.

Придя в себя, он обнаружил, что Лидия сидит на полу, привалившись спиной к стене.

— Прости. — Теперь на него навалился самый настоящий стыд без всякой сладости. Он же собирался поговорить с ней, выяснить, что случилось, и залатать прорехи в их взаимопонимании. Однако все его благие намерения пошли прахом, как только перед ним замаячил шанс вставить свой член ей в рот. — Я пытался…

— Знаю. Ты пытался быть джентльменом до последнего. — Она тыльной стороной ладони вытерла губы. — Ты забыл, что я терпеть не могу джентльменов. — Она положила руку на его голое бедро. — Отведи меня к себе. Давай обналичим фишки и уйдем.

Она опять стала чужой, алчной и властной, равнодушной к тому, что в их отношениях возникла трещина. Но ему было на это наплевать до тех пор, пока она изъявляла желание спать с ним.

— Давай, — сказал он, протягивая ей руку. — Пойдем.

Она не имеет права сожалеть. Потом она будет оглядываться на эту ночь и видеть в ней страшную ошибку, еще один источник боли, впадающий в бурную реку ее страданий. Ну и пусть. Все так, как и должно быть: шлюха и подцепленный ею мужчина молча идут по ночным улицам Сент-Джеймса.

Один раз он остановился, привалил ее к фонарному столбу и поцеловал, жадно, как будто не мог справиться с голодом. Хотя вокруг было много темных мест, он выбрал такое, где они были хорошо освещены и видны любому прохожему. Если бы он потребовал, чтобы она задрала юбку, она бы послушалась. Вот в таком она была настроении.

Они пришли в его комнату, и он раздел ее, молча и умело, затем переложил скрученные в трубочку банкноты в ящик комода. Сам он не разделся, даже не снял сапоги. Он поставил ее на колени перед трюмо в спальне, встал на колени позади нее и, наблюдая за действом в зеркале, стал затянутыми в перчатки руками гладить ее. По плечам. По рукам. По бедрам. То и дело он брал в ладонь ее грудь. Все это вызвало у нее ассоциацию со скульптором, который изучает формы модели и тщательно запоминает, чтобы потом использовать в своей работе.

— Мое. — Это было первое слово, произнесенное им после ухода из Олдфилда. — Все это мое.

— На сегодня. — И ведь это правда. Если она не может стать для него кем-то родным, она хотя бы этой ночью откроет ему все тайны разврата.

— Этого мало. — Он пристально посмотрел в ее глаза в зеркале, а его рука тем временем ласкала ее между ног. — Скажи, что принадлежишь мне вся.

Столь желанный для него ответ не шел с ее языка. У нее не хватало воображения отодвинуть в сторону будущее, в котором он мог или погибнуть на дуэли, или победить и связать себя с миссис Толбот. Любит он ее или нет, откликается ли ее сердце на его любовь или нет — все это не имеет отношения к делу. Они просто не могут принадлежать друг другу.

— Я заставлю тебя. — Не обескураженный ее молчанием, он снял правую перчатку, бросил ее на пол и продолжил свои ласки. Обеими руками. Левая, та, что осталась в перчатке, пощипывала ее соски, а правая опять скользнула ей между ног.

Она закрыла глаза, но заставила себя открыть их. Надо навсегда запомнить то, что она видит. Она будет смотреть, как он ласкает ее, как он овладевает ею; как ее тело покрывается капельками пота, в которых отражается свет; она будет наблюдать за тем, как меняется выражение на его лице.

— Лидия, покажи мне, как тебе хорошо. — Таким голосом он мог бы уговорить ее броситься в огонь. — Покажи, что тебе нравится.

Лидия тут же придумала шутку насчет того, что он наконец-то получил свой эротический спектакль, однако она не додумала свою мысль до конца и не высказала ее вслух, потому что все было сметено наслаждением. Ее пронзила сладостная судорога, и это было ответом ему. В зеркале они выглядели как живая картина, изображающая древний миф, например, о нимфе, которая обратилась в дым, чтобы сбежать от полубога, или о танцующем фонтане, или о лунном свете на морской ряби.

Однако полубог в том мифе все же овладел нимфой. Он был неутомим и упорен, и он последовал за ней через все превращения.

— Я поработил тебя, Лидия? — шепотом спросил он, и его пальцы, задвигавшиеся быстрее, заставили ее дать ответ, который он требовал.

— Да. — Это было началом ее поражения.

— И ты меня тоже. Хочешь меня?

— Да. — Она извивалась перед ним.

— И я хочу тебя. Ты моя? — Его взгляд стал требовательным.

Одно слово: «да». Ей было трудно произнести это коротенькое слово в той же степени, как исполнить оперную арию с верхним «до».

Вместо ответа она застонала, задергалась в его руках. Теперь он знал, что доставляет ей наслаждение. Оргазм обрушился на нее, ослепил, оглушил, лишил ее всех чувств и бросил в языческий костер.

Когда языки пламени опали, она поняла, что не рухнула на пол только потому, что он поддерживал ее под грудь и за талию. Она открыла глаза, и он, будто ждал именно этого момента, перевернул ее, подхватил под плечи и колени, поднял и отнес в кровать. Затем он разделся и лег рядом.

— Ты порочный человек, Уилл Блэкшир. — Она даже покраснела, вспомнив, каким взглядом он наблюдал за ней. — Ты пытаешься вести себя как джентльмен, а на самом деле ты пропитался грехом до мозга костей.