Коровелем называлось поселение, стоявшее на полперехода ниже по Десне, на мысу над речкой Жердовой. С ранних Олеговых времен его облюбовали торговые люди из заморья: с тех пор как Олег проложил путь в Греческое царство, они скупали у славян меха и возили в греки. Община их была так богата, что могла и сама снарядить обоз, способный одолеть все трудности пути. На мысу располагались их жилища, мастерские, склады, а на подоле над Жердовой чинились вытащенные на берег речные лодьи. Два-три поколения спустя потомки Олеговых мужей, женатых на местных женщинах, уже почти ничем не отличались от славян, но жены их и сейчас, подражая черниговской воеводше и киевской княгине, носили платья северного образца с наплечными застежками. В своих торговых делах эти люди были независимы от киевского князя и при проходе через стольный город платили мыто. Но без соглашения с русским князем греки не пустили бы их на свои торги, поэтому успех или неуспех похода волновал их как самое кровное дело. На общий счет мужи из Коровеля снарядили сотенную дружину, вручив ее Озриславу и Тинду, но лишь Озрислав в предзимье вернулся назад, приведя назад менее пятидесяти человек. Поэтому о ходе и успехах войны в Коровеле знали не хуже, чем в Киеве.

– Нам ведомо, что ни ты сам, ни Свенельдич не говорили с мужами царевыми, чтобы мир утвердить, – продолжал Ольмар. – А нам нельзя без мира – второй год дела наши стоят, скоро нам жен с чадами и отроками станет нечем кормить. Говорил с василиками лишь твой родич Хельги, но он – не князь руси, и ты, сколько мы понимаем, не позволишь ему владеть никакой частью Олеговых земель…

– Уж это как день ясен! – мрачно подтвердил Ингвар.

– Мы в этом готовы поддержать тебя. А взамен просим тебя признать за воеводой Грозничаром права черниговского князя. Пусть он от себя утвердит мир с Романом, и мы вновь с греками торговать станем.

«Нет! – по первому побуждению хотел отрезать Ингвар. – Дед Грозняты из рук Олега меч получал, и князь из него – как из пса».

Но сумел заставить себя смолчать. «Не спеши, – откуда-то издалека посоветовал ему спокойный голос Мистины. – Наорать всегда успеешь».

Помня свежий опыт поражения и бессилия, Ингвар молчал и поспешно прикидывал, на что может опереться в своих возражениях.

– И земля черниговская признает Грозничара, Чернигина сына, князем над собой? – спросил он.

– Земля наша признает! – Ольмар указал на бояр, и те закивали.

– А кто пойдет супротив, на того мы и рать соберем, – пообещал Грозничар.

При Ингваре имелось около шести сотен человек. Даже если Чернигов соберет меньше, даже если здесь он сумеет выбить дурь из Грозняты и вновь подчинить Чернигов, потери могут оказаться немалые, и это не позволит ему продолжать поход по дань. А прослышав об этой рати, Хельги Красный выйдет из Витичева и попытается занять Киев. И пока Мистина со своими четырьмя сотнями будет сражаться с тысячей Хельги, проснутся древляне… Они, конечно, стараниями Свенельда обещали поддержать Ингвара, но на чьей стороне они выступят на самом деле, Ингвар не поручился бы… С них станется просто обождать, кто одолеет, и тогда уж обрушиться на израненного победителя.

Ингвар не думал об опасности для собственной жизни – это уж как нить пойдет, как суденицы решат. Но держава, с таким трудом сбереженная, трещала и рушилась перед его мысленным взором.

И тогда Ингвар сделал то, чего никогда еще не делал раньше.

– Ведаешь ты, Грознята, – начал он, будто сам удивляясь тому, что собирался сказать, – в Киеве не я один сижу. Жена моя Эльга, сын мой Святослав – мои соправители. При тебе они были перед дубом на Святой горе в это звание возведены. Помнишь?

– Еще бы не помнить! – оживленно подхватил Грозничар. – Потому и говорю: у кого в дому дева из рода Вещего, тому и звание княжеское полагается!

– Ну а раз помнишь, то сам поймешь – я в одиночку твоего дела решить не могу. Три князя у руси, и все три должны свое слово сказать. Без совета княгини я тебе ответа не дам. А если и дам, то слово мое не силу будет иметь, а половину силы. Согласен?

– Истинно… – поразмыслив, кивнул Грозничар.

Он хорошо помнил, как Эльгу объявили соправительницей мужа – перед тем как он получил в жены Володею, и то событие значительно повысило ценность младшей Эльгиной сестры как невесты. А зная, что его право – в происхождении жены, Грозничар никак не мог отрицать права ее старшей сестры.

– Посылай людей в Киев, – уверенно и даже с несвойственным ему злорадством продолжал Ингвар. – А то и сам поезжай после Коляды. Говори с княгиней. Она соберет мужей киевских, потолкует с ними. Если они признают за тобой княжеские права – с того года ты мне данью не обязан, но будем с тобой совещание творить, чтобы быть заедино, как родичи.

– А на сей год как?

– А на сей год – дань по старому уговору, если не хочешь войны! – твердо ответил Ингвар, и взгляд его серых глаз убеждал: на этом он стоит и с места не сойдет.

На том и порешили. Слова Ингвара можно было счесть за согласие, и для окончательного успеха Грозничару оставалось убедить лишь княгиню – женщину и к тому же сестру своей жены. А посчитать женщину за равного противника он был неспособен.

– И дань свою заодно сам свезешь, – почти дружелюбно говорил ему Ингвар на прощание, через несколько дней собираясь вернуться с Десны к Днепру и двигаться дальше вверх по реке. – А что ты там говорил про удачу… Я докажу тебе – удача у меня есть! Или да буду я расколот, как сталью золото колют!

И, выдернув меч из красных кожаных ножен, прямо на зимнем холоде поцеловал клинок.

* * *

Обо всех этих событиях Мистине бегло рассказал Кашенец, но Мистина быстро ухватил суть и теперь, первым утром после солоноворота, передал ее Эльге. Она выслушала, ошеломленная. Сейчас ее ничуть не радовало то, что права на власть над русью заключены в ее крови – ведь это наделяло теми же правами ее младших сестер и вместо укрепления Олеговой державы вело к ее разделению на несколько княжеских домов.

– Так что жди радостной встречи – как Коляда пройдет, к тебе зять пожалует, – закончил Мистина. – А то и с сестрой вместе.

– Йотун ешь… – пробормотала Эльга. – Грознята – князь? Не много ли он хочет? Не широко ли рот разевает? Ему уступим – захотят же и другие…

– Кто – другие?

– Все эти великие бояре захотят стать светлыми князьями, и что у нас за держава будет, где двадцать пять князей! У греков вон один царь, и по-моему, это у них очень умно устроено!

– Погоди. Какие – другие? – спокойно повторил Мистина. – У Вещего было не двадцать пять племянниц. У тебя же всего три сестры. Старшая замужем за Видятой с Шелони, он и так князь. Младшая – за Тороддом, у него наследственное звание конунга. Кроме Грозняты, никто больше не владеет племянницей Вещего. А только это и дает права на что-то притязать.

Эльга помолчала, глядя на него. Мистина лежал в княжеской постели с такой уверенной непринужденностью, будто здесь никогда не было других хозяев; распущенные длинные волосы падали на округлые мышцы плеч и впадины над ключицей, и при виде них у Эльги всякий раз от восторга перехватывало дыхание. На груди его висел тот самый костяной ящер, вернувшийся на законное место. И больше на нем ничего не было, отчего сам Мистина казался скорее земным воплощением своего покровителя – владыки северных рек, чем простым смертным.