— Князья теперь хотят, чтобы их норманнским или печенежским обычаям сжигали вместе с конями и рабынями, — мрачно ответил Креп, растирая в пальцах кровь, — тут уж не очнёшься из пепла, хотя как знать…

— Эйнар бы сказал сейчас что-нибудь вроде… Так же как из ледяной крови великана Гейреда, сражённого в странствиях Тором, течёт сейчас река, так и из ран конунга начнёт течение новая река, — ответил на это кудесник и потянувшись к поясу рукой туда, где обычно у него находилась торбочка с лекарствами и деньгами.

— Торба! — воскликнул он, — там были все мои снадобья!

— Где? — не понял Креп, быстро оглядываясь, — кто?

— Торба где моя? — крикнул Рагдай, вскочил и заметался, бормоча, — сердце не бьётся, но кровь идёт, а в торбе соняшна-трава есть!

— Так она, наверное, там и лежит на тропе у реки, где ты путником притворился перед аварами, а потом началась эта резня, — неуверенно ответил слуга книжника, ловя на себе его странный взгляд, — что, мне идти туда и попробовать найти её?

Рагдай кивнул. Креп тяжело поднялся. Мимо прожужжала аварская стрела с чёрными орлиными перьями и наконечником-шипом, для пробивания кольчуги. Она была на излёте, отразившаяся от чьего-то доспеха и громко звякнула о камень.

— Быстрее! — воскликнул Рагдай, нетерпеливо махнув рукой, — быстрее!

Путь до реки был короток. Внимательно прислушиваясь к шумам в кустарнике по правую руку и стараясь не наступить на убитых, чтобы не поскользнуться на крови, Креп, сжимая в руках копьё, вышел к тому месту, где тропа упиралась в берег Одры у брода. Быстрый поток тут омывал мутной водой страшную плотину из конских и человеческих тел. Она пенилась, процеживаясь через неподъёмную преграду, белыми хлопьями рвалась дальше. Неподалёку, у воды, среди разбросанного оружия и убитых, скрючив спины, сидели двое раненых кривичей. Один держался за лицо, другой баюкал одной рукой другую, третий прижимая ладонями свои внутренности из распоротого живота. Лицо его было белым, как льняное полотно, а глаза наполнены недоумением и страданием. Рябое его молодое лицо, простая войлочная свита с нашитыми медным пластинами, вместо кольчуги, гривна из простой меди на шее, выдавала в нём княжеского отрока. Креп знал его. Он обычно сидел на лодии князя ближе всех к кормовому веслу, где было грести труднее и больше брызг. Подняв на Крепа невидящий взгляд, отрок хотел что-то сказать, но изо рта хлынула чёрная кровь. И только хрип долетел до слуха.

— Где все? Так не бывает, чтобы все вдруг исчезли, — слуга книжника закрутился на месте, стараясь не глядеть на умирающего, и рассмотреть что-то среди зарослей на берегах за поворотами реки.

Вверх по течению вся река была чиста и свободна. По примятым кустарникам и траве, следам волочения на песке и земле, можно было угадать положение стоянки кораблей рати Стовов. Там было сейчас тихо как в могиле, даже не пели птицы. Дымов от костров над зарослями не было, но несколько беспризорных коз бродили там в кустах, сбежавшие в неразберихе из стреблянских запасов. Там стоял понуро огромный аварский чёрный конь, потерявший в бою седока. Он был красивый, молодой и сильный, похожий на тех наверно, что возили телохранителей византийских императоров. Ниже по течению река скрывалась за каменистой грядой и деревьями, растущими почти у самой воды, и не оставляющими открытым и краешка берега своей молодой весенней листвой. Именно оттуда неслось эхо, похожее на шум водопада. В какие-то мгновения этот шум распадался на различимые отдельно всплески воды, крики людей, стоны, ржание, клацанье стали. Шум боя на тропе слышался отсюда примерно с такой же силой, значит расстояние до этих мест было примерно равным. Вдруг со стороны скрытых на другом береге кораблей, послышался шум и крики.

— Пустите меня! Я сражаться хочу! — разнёсся явной несуразицей в месиве жестоких звуков сражения и бранных криков пронзительно-чистый крик девочки, — они изуродовали мою красавицу-сестру! Я отомщу! Я дочь Водополка Тёмного!

Креп вгляделся в северный берег и увидел, как среди остатков настилов по которым вчера вытаскивали лодии, прыгая через камни и жерди, бежала Ориса с лёгким копьём-сулицей в руках. Отроду ей было наверное двенадцать лет или даже меньше. Она была темноволосой, кареглазой, длинноносой, худой но ловкой девочкой. Удлиненное её лицо было покрыто ярким румянцем. Смелый взгляд глядел в мир, а голос был звонким и упрямым. За ней следом неловко следовали две её служанки-рабыни с видом полной растерянности, держа повыше юбки, стараясь не разорвать подолы о сучки и заусенцы.

— Госпожа, вернитесь, просим, просим, вернитесь, госпожа! — кричали они наперебой глухими от волнения голосами, тараща глаза на заваленный трупами людей и животных брод через Одер, на колыхаемые течением хвосты коней и распростёртые руки, струи истекающей крови и окровавленных раненых идущих им навстречу и сидящих на берегу, — не женское дело это, госпожа, сражаться в бою, вернитесь назад во имя Рожаницы!

— Женщины полтесков и других булгар сражаются вместе с мужчинами! — крикнул в ответ княжна обернувшись к ним.

В этот момент предательский камень оказался у неё под ногой. Она оступилась и, выронив копьё, упала лицом в грязь. Служанки наконец настигли её и попытались схватить за руки. Но не тут-то было! Девочка, не обратив внимания на то, что платок с вышитой лентой на лбу слетел при падении и две русые косы упали на землю, вывернулась и была схвачена одним из раненых кривичей, оказавшемся неподалёку. От Крепа его фигура сначала был скрыта камнем.

— Ну, теперь мы, конечно победим… — проворчал себе под нос Креп, — и кто теперь будет ухаживать за прекрасной Ясельдой и внушать ей симпатию и надежду на спасение и сохранение девичьей чести, после смерти конунга?

Рыдающую от отчаяния девочку служанки и кривич потащили немилосердно по земле, по веткам и камням, зная лучше неё как ей сейчас надлежит поступать наилучшим способом.

— Я должна сражаться как все! — были её последние слова перед тем, как её прерывистое дыхание от толчков окончательно сбилось и она закашлялась.

Креп продолжил свои поиски и нашёл торбу Рагдая там, где и ожидал: небольшой кожаный мешок с медной бляхой-застёжкой на горловине вместо шнурка, аккуратно стоял в траве рядом с собранными в кулёк вещами Ладри, оставленными во время утреннего купания. С трудом пересиливая желание сделать тридцать шагов и заглянуть за поворот реки, Креп взвесил в руке торбу, немного поразмыслив, взял под мышку вещи Ладри. Он уже двинулся обратно и опять поравнялся со смертельно раненным кривичем-отроком, когда шум за поворотом реки