В самом начале делового сотрудничества двух банкиров, когдабы ни появлялся в Париже Джон Генри, Рафаэлла оказывалась в Испании. Онподдразнивал Антуана – дочь, мол, у него воображаемая. Это превратилось врасхожую шутку, пока однажды швейцар не привел Джона Генри в кабинет Антуана, атам гость увидел не Антуана, а темные глаза ослепительно красивой юной девушки,с дрожью глядевшей на него, словно перепуганная серна. Появление незнакомца вкомнате повергло ее чуть ли не в ужас. Она готовила уроки и должна былавоспользоваться справочниками, которые лежали здесь у отца. Черные кудрявыеволосы ниспадали шелковистыми потоками. На миг он застыл в молчании иблагоговении. Затем взял себя в руки, послал ей теплый взгляд, убеждающий,дружественный. Но ведь за месяцы, что она ходила на занятия в Париже, виделасьона со считанными людьми, а в Испании так ее берегли и охраняли, что совсемредко случалось ей оказаться наедине с незнакомым мужчиной. Она, кажется, не имелапонятия, как поддерживать с ним разговор, но после его легких шуточек иподмигиваний, рассмеялась. Антуан присоединился к ним лишь через полчаса, сглубокими извинениями, что, мол, в банке задержался. Пока ехал в машине домой,он прикидывал, познакомился ли, наконец, Джон Генри с Рафаэллой, и потомсознался себе, что надеялся на это.

После прихода отца Рафаэлла почти сразу удалилась, ее щекизаметно порозовели.

– Господи, Антуан, она же красавица!

Джон Генри недоуменно смотрел на своего друга-француза, иАнтуан улыбнулся.

– Значит, тебе понравилась моя воображаемая дочь? Неоробела ли она до невозможности? Мать убеждает ее, что любой мужчина,пытающийся заговорить с девушкой с глазу на глаз, уже замыслил убить ее или поменьшей мере изнасиловать. Порой я тревожусь, читая страх в ее взгляде.

– А чего ты ждал? Всю жизнь ее неотлучно опекают. Едвали стоит удивляться, что она робеет.

– Ей скоро восемнадцать, и для нее это обратится впроблему, если сидеть безвылазно в Испании. В Париже надо уметь хотя бы перекинутьсясловом с мужчиной в отсутствии дюжины женщин, заполнивших помещение и состоящихв большинстве своем в родстве с тобой.

Антуан это сказал шутливо, но в глазах была полнейшаясерьезность. Долго и упорно всматривался он в лицо Джона Генри, стараясьраспознать, что притаилось во взгляде американца.

– Она мила, правда? Нескромно с моей стороны говоритьтак про собственную дочку, однако… – Он словно в покорности развел рукамии улыбнулся.

На сей раз Джон Генри ответил широкой улыбкой.

– Мила – не совсем точное слово.

А затем, чуть ли не как юнец, задал вопрос, от которого сталулыбчивым взгляд Антуана:

– Она сегодня будет с нами ужинать?

– Если у тебя нет особых возражений. Думаю, мы отужинаемздесь, а потом заглянем в мой клуб. Матье де Буржон будет там сегодня вечером.Я ведь с давних пор обещал ему познакомить вас, как только ты приедешь.

– Вот и отлично.

Однако улыбнулся Джон Генри не оттого, что речь шла о Матьеде Буржоне. Он успешно разговорил Рафаэллу тем вечером, а также на третий день,когда пришел к ним в дом к чаю. Пришел специально, чтобы увидеть ее, принес ейдве книги, о которых упомянул за тем обедом. Она опять вспыхнула и погрузиласьв молчание, но теперь он умело растормошил ее, вовлек в беседу, и к концу дняони почти уже стали приятелями. В последующие полгода она привыкла восприниматьего как человека уважаемого и почитаемого почти наравне с отцом, а когдапоехала в Испанию, то описывала его матери, словно какого-нибудь дядюшку.

Именно в этот ее приезд Джон Генри появился в Санта-Эухениивместе с Антуаном. Пробыли они всего два дня, но и за этот срок американецуспел очаровать Алехандру и прочих, собравшихся в Санта-Эухении в ту весну. Ужетогда Алехандра догадалась о намерениях Джона Генри в отличие от Рафаэллы,которая ни о чем не подозревала до лета. Тогда пошла первая неделя ее каникул,через несколько дней предстоял отлет в Мадрид. Пока же она с удовольствиемпроводила оставшийся срок в Париже, а когда приехал Джон Генри, позвала егопрогуляться вдоль Сены. Беседовали о бродячих артистах, о детях, и онапросияла, рассказав ему о своих двоюродных сестрах и братьях, живущих вИспании. Похоже, детей она обожала и становилась особенно красива, когдабросала на него взгляд своих огненных темных глаз.

– А сколько детей хотела бы ты, Рафаэлла, иметь, когдабудешь взрослая? – Он всегда без запинки произносил ее имя, что было ейприятно. Ведь американцу трудно это имя выговорить.

– Я уже взрослая.

– Да ну? В восемнадцать-то лет?

Он весело взглянул на нее, но что-то непонятное ейпросвечивало в его взоре. Некая усталость, старость, мудрость, печаль, словноон, к примеру, вспоминал сейчас о своем сыне. Он уже поведал ей о нем. Она жерассказала ему про своего брата.

– Да, я взрослая. И собираюсь поступить осенью вСорбонну.

Они улыбнулись друг другу, и ему не без усилия удалосьсдержать себя и не поцеловать ее незамедлительно.

Прогулка продолжалась, и он раздумывал, как бы сделатьпредложение и не сошел ли он с ума, раз решился на это.

– Рафаэлла, ты не подумывала о том, чтобы поступить вколледж в Штатах?

Они медленно шли вдоль Сены, обходя детей, она задумчивообрывала лепестки с цветка. Но вот взглянула на спутника и покачала головой:

– Едва ли получится.

– А почему бы нет? Английским ты владеешь отлично.

Вновь она отрицательно повела головой, вновь взглянула нанего, в глазах стояла печаль.

– Мама ни за что не отпустит меня. Там… там все слишкомне похоже на привычный ей уклад. И это так далеко…

– А тебе по нраву этот уклад? Отец твой живет совсеминаче, чем она. Подойдет ли тебе существование в такой вот испанской манере?

– Сомневаюсь, – сказала она прямо. – Нобоюсь, выбора мне не предоставлено. По-моему, папа всегда хотел привлечьЖюльена к делам своего банка, а это соответственно предполагало, что я буду вИспании вместе с мамой.

Провести всю оставшуюся жизнь в окружении дуэний… Мысль отакой перспективе для нее была ему невыносима. Даже на правах друга он желал ейбольшего. Хотелось видеть ее вольной, оживленной, смеющейся, независимой, а непогребенной в Санта-Эухении вместе с матерью. Не годится такое для этойдевушки, чувствовал он душой.

– Тебе, по-моему, не стоит на это соглашаться, если утебя самой нет такого желания.

Она ответила ему улыбкой, в которой читались послушание идевичья мудрость:

– В жизни существуют обязанности, мистер Филипс.

– Не в твоем же возрасте, малышка. Слишком рано. Ладно,кое-какие обязанности есть. Например, ходить в школу. И слушаться родителей вдостаточной мере. Но ты не обязана перенимать чужой уклад, если тебе ненравится такая жизнь.