«змеюку» на ногу, надо ее снова свернуть в рулон. А это же время! Да еще кто-нибудь «ненароком» наступит на нее. Все это в темноте, при тусклом свете коптилок с ружейным маслом!

Но все это было еще впереди. Пока мы окончательно облачились во все солдатское, и вышли из этого барака-конвейера через двери в противоположном от входа конце.

Каждый искал своих товарищей, но по внешности найти не мог. Я тоже обошел всю толпу новоиспеченных солдат, стоял и озирался во все стороны, но не нашел своего друга. Тогда я громко позвал его по имени. Оказалось, что он стоит рядом со мной и тоже (как и все) озирается, но в поисках меня. Немудрено было наше повальное неузнавание. Большие и старые шинели на нас висели балахонами, прославленные, но непривычные буденовки с шишаками закрывали всю голову, затылок и подбородок, обрамляя впервые за месяц (и более) чисто отмытые наши лица. В таком виде нас построили и привели «домой» в наши полуземлянки.

После ужина состоялось возвращение мешочков с махоркой. Эта процедура происходила так. Старшина брал из своей каптерки один мешочек, поднимал его над головой и спрашивал:

— Чей?

Это был более чем странный вопрос, так как при сдаче мешков в каптерку, он сам требовал, чтобы каждый написал химическим карандашом свою фамилию. Но оказалось, он знал, что делал. Если никто не отзывался на его вторичный вопрос, мешок летел обратно в каптерку, но в другой угол. А узнать свои мешки было непросто, потому, что они уменьшились почти наполовину. Не признавших свои мешки набралось немало. Я узнал свой мешочек по белизне и по буквам на нижней половине мешка (верхняя половина была уже под завязкой). Развязав мешок, я убедился еще и в отсутствии новых теплых перчаток, которые мама дала в запас. На мои наивные попытки вернуть их себе, ответ был краток — «никаких перчаток не было!» Так была решена проблема мешочков.

После отбоя мы услышали осторожное похрустывание со стороны постелей наших младших командиров. Наутро более дотошные новобранцы обнаружили под их соломенными тюфяками еще по одной наволочке, но не с соломой, а с сухарями. Они то и хрустели в зубах командиров, укрытых с головой одеялами. Так была решена судьба наших сухарей.

Дальше пошла наша курсантская жизнь. Мы были в отдельном батальоне, где готовили младших командиров для всей дивизии.

Наступила весна. Теперь реже стали ходить в тайгу за дровами, но старшина задумал строительство «летней резиденции» для себя. Для этого, в течение нескольких недель, ежедневно, после занятий военной подготовкой ходили в тайгу за жердями. Нужно было отобрать ровные и определенной толщины молодые деревья, срубить их, очистить и принести на «стройплощадку». Близко рубить нельзя, а далеко в тайге разбредаться в поисках нужного молодого дерева небезопасно. Можно так забрести, что и не выбредешь. Да и нести длинные жердины через тайгу — проблема. Но все же построили большой сарай из жердей, покрытый жердями и хвоей. Это строительство доставило удовольствие одному человеку из всей роты — ротному старшине.

Про него можно было бы рассказать очень много. Забегая вперед, скажу лишь, что нашелся человек, который вывел на чистую воду его проделки. Воровство обмундирования, постельных принадлежностей, махорки; использование солдат в корыстных целях (в том числе и «запрягание» солдат в плуг для посадки капусты) и ряд других пакостей, которые не перечесть, были выявлены. Но нашелся и другой человек, который все это «спустил на тормозах», а старшина отделался разжалованием и отправкой в автороту дивизии водителем.

Глава 9 Военврач

Как и в любой воинской части, в нашем батальоне был военврач — капитан медицинской службы. Фамилию капитана я не помню. Фамилии военнослужащих запоминаются хорошо потому, что при докладах и рапортах они называют свою фамилию в конце доклада.

Доклады строевых командиров старшим командирам солдаты слышат часто. Это происходит в их присутствии. А доклад военврача можно и ни разу не услышать.

Фамилию капитана не знали, но офицеры батальона обращались к военврачу просто — «Роза Сабитовна». В это обращение они вкладывали и уважение и нежность. Роза Сабитовна была несколько близорука, но очки надевала только при чтении. Поэтому без очков она смотрела чуточку прищурившись. Это придавало ей еще больше привлекательности. Офицеры были в нее влюблены, а солдаты (вчерашние пацаны) смотрели на нее как на нечто недосягаемое, божество. Разница в возрасте и звании не допускала влюбленности в обычном понятии.

Роза Сабитовна несколько раз останавливала меня, когда я бежал исполнять приказание какого-либо своего командира, словами:

— Сагитов, почему Вы бежите?

При этом она смотрела через свой обычный прищур и останавливала меня за плечо или за руку. Слова она произносила медленно и ласково.

— Выполняю приказание, товарищ капитан, — отвечал я обычно.

— Не надо бегать! Выполняйте шагом, Вы такой худенький.

Она была права. Через год службы я весил 39 кг 800гр.

В конце января 1944 года Роза Сабитовна пришла в нашу казарму во время занятий на турнике (кусок трубы между двумя столбами землянки). Постояла, посмотрела, как многие из нас трепыхались на трубе, безнадежно пытаясь забросить ноги на нее. Это скорее напоминало развешенное для сушки нижнее белье при слабом ветре.

После моей попытки забросить свои кости на трубу, Роза Сабитовна подозвала меня к себе и задала несколько вопросов о моем здоровье. Затем нажала на правый бок живота и спросила, больно ли. Я ответил утвердительно. Она велела мне завтра прийти в медпункт и ушла.

На другой день я получил направление в госпиталь с диагнозом «аппендицит» и после обеда отправился туда в сопровождении санитарного инструктора нашей роты.

Операция прошла удачно, шов начал зарастать, но сантиметра 2–3 не зарастало дней 10–12. В конце концов, во время очередной перевязки из ранки показался конец длинной нитки от тампона. Нитка была извлечена, и ранка вскоре зажила.

Из палаты выписывают в команду выздоравливающих. Там выполняют некоторые легкие работы, набираются сил и затем отправляются в свою часть.

Обычно в этой команде бывают 1–2 недели. Но командир медсанбата продержал меня больше. Теперь я уверен, что это тоже было сделано не без участия Розы Сабитовны.

В свою часть я вернулся в марте 1944 года значительно окрепшим. В батальоне остались только командиры. Курсанты были из вновь прибывшего состава 1926 года рождения.

Весь рядовой состав 1925 года был отправлен на западный фронт. Вскоре начали получать письма с сообщениями, кто убит или ранен из состава нашей роты.

Читать о гибели товарищей, оставленных мной в этой землянке при