7708-ю отвели в грузовой ангар.

Когда все драконы собрались и выстроились кругом, мордами внутрь, в воздухе что-то неслышно звякнуло – это прозвучало слово силы. Небо окрасилось черным, а бетон под ногами – темно-темно-красным. Откуда-то из-за горизонта донеслось песнопение; поначалу тихое, оно постепенно становилось все громче и громче и наконец начало отдаваться в груди и животе Кейтлин. На бетонированной площадке перед ангаром показалась процессия облаченных в маски тилвит-тегов. Впереди, звякая курильницей, шагала кадильщица, за ней тянулось облако благовоний. Следом шла жрица, разбрызгивая направо и налево кровь из кропила. Потом – факельщики и барабанщики, а с ними хор кастратов, распевающих неестественно чистыми фальцетами. В конце процессии, насупившись под бременем собственной важности, топали духохирурги, нараспев тянувшие свои древние хоралы. В самом хвосте катился, монотонно гудя, приземистый технический фургон.

– Правда красиво? – тихо спросил Кролик.

– Да, – выдохнула Кейтлин.

Когда процессия приблизилась, к драконам подскочили техники и распахнули их грузовые отсеки. Души, одну за другой, передали прислужникам из тилвит-тегов, а те отнесли их хирургам, чтобы проверить на дефекты. Души походили на сотканные из света яйца. Два таких яйца признали неоперабельными и отложили для утилизации. Остальные завернули в хлопковую ткань и поместили в фургон.

– Что с ними будет? – спросила Кейтлин.

– Пересадят в тела подменышей, которые родились без собственной воли. Пока не повзрослеют, толку от них мало. Зато они невосприимчивы к холодному железу, так что почти все отправятся работать на фабрики.

Церемония продолжалась еще некоторое время, а потом драконы один за другим развернулись и зашагали (а 7708-я захромала) к своим ячейкам и техкомандам.

Среди гремлинов, обслуживавших 7708-ю, числилось двое ферье[13] для самой тонкой работы и один каменный великан, которого звали, когда требовалось поднимать тяжести; все остальные, низкорослые мускулистые здоровяки с огненными шевелюрами и бородами, были рыжими гномами, которые по природе своей маловосприимчивы к железной болезни. Главный техник Аурванг Друмлин[14] открыл кожух лапы и проворчал:

– Вы, летунья, когда садились, так у меня прям зубы заныли!

– А у меня заныло кой-чего помягче, Коротышка. – Кейтлин дождалась, когда гном проверит все элементы шасси, а потом спросила: – И сколько будете чинить?

Коротышка сунул руки в карманы и, вперив взор в небеса, втянул щеки.

– Ну… – начал он, с таким видом, будто ему не хотелось высказывать свое мнение перед старшим по званию. – Конечно, расследование устроят, но это чистая формальность. Семь тысяч семьсот восьмую допросят. Дознаватели покопаются у нее в кишках. Вас отстранят от полетов – на неделю, максимум две. Когда с этой ерундой будет покончено, поменяем на новый модуль. – Он посмотрел Кейтлин в глаза. – Не о чем волноваться, миледи. Если взяться за ремонт с утра пораньше, к полудню уже полетите.

– Как я рада это слышать. Вы, ребята, лучше всех.

– Ну, мы вроде как здесь именно за этим, – отозвался Коротышка.

Он не добавил: «Чтобы разгребать дерьмо за теми, кто вроде как нас главнее», но Кейтлин уловила это в его тоне. Под масками вежливой покорности гномы всегда оставались дерзкими грубиянами, самое большее, чего можно было от них ожидать, – правдоподобно сыгранного уважения. Типичные нестроевики.

Хотя именно Кейтлин, единственной на всей базе, доверили истинное имя 7708-й, она знала: техники считают, что дракон принадлежит им, а не ей. Как и все их племя, они не доверяли летчикам, которые брали их прекрасные машины, а потом из-за высокомерия или неосторожности ломали их, иногда непоправимо. Лишь очень немногих пилотов (и только своего дракона, никогда чужого) техники считали достойными железных чудовищ. И Кейтлин больше всего гордилась тем, что входит в этот весьма узкий круг.

На пути из ангара ее нагнали Эшлин и Изольда и зашагали с ней в ногу, одна справа, вторая слева.

– Под конец не подфартило тебе, – сказала Изольда. – А уж казалось, что все чики-пуки.

– Главное в посадке, подружка, чтобы ты после нее ушла на своих двоих, – утешила Эшлин, приобняв Кейтлин одной рукой. – Мейв нашла мясника, который не понаслышке знает, что такое настоящий татарский овен[15]. Так что мы тут небольшой компанией собираемся устроить на озере пикник с шашлыками. Напьемся вина, поплаваем голышом, песни погорланим. Никаких мальчиков, только девочки. Ты с нами?

– Мамашам будем кости перемывать?

«Да» и «Как всегда», – хором ответили летчицы.

– Ладно, я с вами.

Все трое рассмеялись, а потом Эшлин сказала:

– Только Сирше не говори. Ее не зовем.

– И Фионе тоже, – добавила Изольда.

– Но получается не…

Эшлин подняла руку, призывая ее к молчанию:

– Она вечно всех осуждает, напивается моментально, поет хуже вороны, а если раздеться в ее присутствии – вид у нее делается весьма странный. Сирше не зовем.

– А Фиона – кретинка, каши с ней не сваришь, – поддакнула Изольда.

– Ладно-ладно, поняла.

– Вот и тип-топ, – кивнула Изольда. – Мы тебе потом расскажем как и что.

И они с Эшлин поспешили к другой летчице – передать приглашение, их дружный смех походил на звон серебряных колокольцев, покачивающихся на весеннем ветру.

Разбор полетов проходил в конференц-зале в офицерском клубе. Клуб представлял собой просторный фахверковый дом с черными стенами, широкими вимперками и крышей, укрытой дранкой из западного красного кедра. Снаружи его украшали громоздкие позолоченные цепи, а внутри парившие в тени между балками с золотистой каймой блуждающие огни подсвечивали многочисленные военные трофеи и захваченные боевые знамена, в том числе носовое украшение сбитого вражеского дракона, покрытое славой изодранное знамя из Данвегана, меч Серый Прутик, череп василиска. На настенных гобеленах были вытканы батальные сцены: Вторая центаврская война, покорение Пентесилеи, сражение при Чжолу и осада Офрийской горы[16].