Она надеется, он и сейчас пустой.

Джоан подходит ближе к ограде, разглядывая невысокие деревья и выдолбленные колоды. Среди лоскутков голой земли и гравия видны немногочисленные пучки дикорастущей травы. Все выглядит запущенным и неопрятным. В средней части вольера находится то, что она запомнила: валуны высотой три или четыре фута. Поперек вольера тянется футов на десять сложенная из камней извилистая стена, за которой ничего невозможно разглядеть. Пространство обтянуто металлической сеткой, плотно увитой лианами. Забор не меньше пятнадцати футов в высоту, с установленной под углом верхней планкой. Неужели дикобразы умеют лазать по вертикальной стенке? Вдоль забора возвышаются сосны.

Этот вольер скрывается далеко за углами и закоулками корпуса приматов. Он кажется совсем неподходящим для людей, и именно это представляется ей идеальным.

Она опускает Линкольна на ограду и облегченно вздыхает. Через эту ограду совсем несложно перелезть, а с другой ее стороны есть небольшой выступ. Она может поставить туда ногу, а потом поднять Линкольна, и если даже что-то пойдет не так и он упадет с этой небольшой высоты, то не ударится, но может разреветься, а шуметь нельзя – нет, ему нельзя падать. Она все время будет держать его.

– Вот что мы сделаем, – говорит она. – Я посажу тебя сюда, а сама перелезу через…

Он трясет головой и хватает ее за руки:

– Мама, нам нельзя идти к зверям!

– Там никого нет, помнишь? – Она пытается оторвать от себя его пальцы. – Это дом дикобраза. И нового дикобраза там пока нет.

– Заборы нужны для того, чтобы животные были внутри, а люди снаружи, – возражает он.

Она никогда так не сожалела, что он всегда выполняет правила.

– Сегодня другие правила. Сейчас действуют правила чрезвычайных ситуаций. Такие правила, когда мы прячемся, чтобы человек с винтовкой нас не нашел.

Линкольн отпускает ее, оборачивается назад и вновь вцепляется в Джоан:

– Я упаду. Слишком высоко.

– Разве я дам тебе упасть?

– Нет, – крепче прижимаясь к ней, говорит он. – Мамочка…

– Я обниму тебя. Сейчас я перелезу…

– Мамочка, – хнычет он.

– Ш-ш-ш. Я тебя держу.

Она приподнимается и перемахивает через ограду, продолжая придерживать его с двух сторон. Это неудобно, она немного качается, но ей удается кое-как упереться ногами о выступ.

Он вцепился ей в руки. Она слышит его прерывистое дыхание, он готов расплакаться. Из-за человека, стреляющего в людей, или из-за того, что совершенно нарушен привычный порядок вещей? Она не имеет представления.

– Мамочка…

– Я тебя держу. – Джоан обвивает его рукой и притягивает к груди.

Его подошвы глухо ударяются о металлическое звено ограды.

– Сейчас я опущу тебя, – предупреждает она, – и я хочу, чтобы ты поставил ноги на этот маленький выступ, а руками держался за решетку. Потом я поставлю тебя на землю и возьму на руки.

Она поднимает его, продолжая говорить, чтобы не дать ему шанса задуматься, потому что по размышлении храбрости у него не прибавится, а она покончит с этим в два счета. Крепко держась за ограду одной рукой и согнувшись, она опускает его вниз. На какой-то момент он оказывается в воздухе, но она держит его одной рукой. Она чувствует, что он боится, но вот его ноги уже упираются в тот же уступ, на котором стоит она. Она крепко держится пальцами за ограду.

– Держись крепче, – говорит Джоан.

Оттолкнувшись от ограды, она мягко и легко спрыгивает на землю. Руки щекочет высокая трава. Потом она опускает сына вниз, повернув к себе лицом, и он обвивает руками ее шею, а ногами обхватывает ее бедра. Она идет вперед, внимательно глядя себе под ноги, хотя он загораживает ей обзор. Поневоле Джоан припоминает, как во время беременности ей мешал видеть дорогу живот. Наконец они оказываются за высокими валунами, которые выглядели такими заманчивыми.

Она опускается на землю, прислоняясь спиной к валуну – твердому и холодному – и раскидывает ноги. Линкольн по-прежнему держится за нее.

17:42

Линкольн не отпускает ее, так что она одной рукой вытаскивает из сумки телефон, держит перед собой, рядом с его головой, и поглаживает спутанные кудряшки. Волосы у него на затылке всегда спутаны, словно он втирал в кожу головы сироп. Она проводит по экрану большим пальцем и вдруг застывает, раздумывая, звонить в полицию или Полу. Полиция уже наверняка здесь, и у них могут возникнуть вопросы к ней. Но ей необходимо услышать голос Пола.

И тут она замечает сообщение от Пола. Она всматривается в привычное черно-серое начертание букв.

Разумеется, он понятия не имеет, куда они поехали. Обычно Джоан пребывает в неведении, куда они поедут, пока Линкольн не объявит свои планы на день, сидя в детском кресле автомобиля. Пол спрашивает, поскольку ему что-то известно.

Она набирает ответное сообщение, хотя в голове мелькает мысль позвонить ему, но пальцы начали автоматически отвечать. Это привычка.

Он наверняка не знает, где вольер дикобраза. Он не бывает в зоопарке так часто, как она. Она добавляет:

Она нажимает «отослать», потом сразу же набирает вторую эсэмэску.

И снова нажимает «отослать». С порядком сообщений что-то не так, они перепутаны, но пальцы продолжают набирать текст. Ей нравится смотреть, как перемещаются строчки, как буквы складываются в слова, ей нравится подсветка экрана. И пока она набирает, не существует ничего, кроме голубых строк, заполняемых словами и идущих одна над другой.

Потом ее пальцы замирают, и она задумывается о том, что может произойти дальше.

Волосы Линкольна щекочут ей руку. Он ерзает и извивается. Шепотом она напевает «Эдельвейс», колыбельную, которую они с Полом поют ему каждый вечер. Она напевает слишком быстро, чересчур высоким голосом, словно на ускоренной перемотке.

Ей надо набрать что-то еще. Ее пальцы в нетерпении подергиваются.

– Зачем ты взяла телефон? – уткнувшись ей в плечо, спрашивает Линкольн приглушенным голосом.

– Папа, – отвечает она в тот момент, когда от Пола приходит эсэмэска.

Под сообщением информация о контакте. Она смотрит на голубую цепочку подчеркнутых букв и цифр, а потом звонит телефон – пугающе громко. Ей не пришло в голову включить режим без звука, и она немедленно отвечает.