«ОТКРЫТО» – гласит одна табличка.

На другой, фиолетово-розовой, написано: «ВАРКА ВЕДЬМИНОГО ЗЕЛЬЯ».

Джоан поворачивается и снова бежит. Линкольн крепко держится руками за ее шею, и от этого ей немного легче, но она очень устала и, потеряв ориентацию, чуть не налетает на бетонный столб.

Она замечает у себя над головой громкоговоритель, из которого гремит музыка. Невидимка спит в твоей постели. Кого ты позовешь? Охотников за привидениями.

Она удаляется от павильона, от громкоговорителей, возвращаясь в меркнущий солнечный свет. Исчез слон с его изящным хоботом. Как может исчезнуть нечто столь огромное? Она вновь и вновь шепчет на ухо Линкольну: «Все хорошо» – и снова прибавляет шаг, хотя не знает, куда идти. Ничего похожего на стабильный ритм ее регулярных пробежек по соседним улицам. Она плохо подготовлена. Она вспоминает о своем старшем брате, о том времени, когда во время службы в армии он увлекался бегом с нагрузкой: взваливал на себя рюкзак весом тридцать фунтов и пробегал с ним по много миль. В то время она почти с ним не виделась, потому что он переехал с отцом в Огайо, задолго до ее отъезда. Они встречались лишь во время летних каникул – всего две недели – и иногда по праздникам. К ней приезжал взрослый мужчина, и он надевал ей на спину рюкзак – это было за семь лет до ее первого марафона. Она старалась поразить его, но спина ее покрывалась потом, и она задыхалась после двух кварталов. Она и сейчас задыхается, мышцы горят, под весом Линкольна она наклоняется в сторону. Если бы все эти годы она бегала с нагрузкой, то сейчас ей было бы намного легче.

Сколько времени она бежит? Три минуты? Четыре? Она вне времени. Прошла вечность.

На фоне звучания синтезаторов восьмидесятых она все-таки слышит вой сирен. Теперь громче.

Джоан почти дошла до вольера с носорогами. Она видит двух подростков, мальчика и девочку, бегущих ей навстречу. По их виду она понимает, что они бегут не потому, что стараются успеть до закрытия, а потому, что их что-то напугало. Джоан казалось, она хочет увидеть людей, но теперь оказывается, что нет. Люди – сложные существа. При виде ее подростки замедляют бег, мальчик хватается за темные очки, которые слетают с его лица, и оба начинают одновременно говорить, спрашивая о чем-то, но Джоан обходит их и поворачивает в сторону.

У девочки оранжевая юбка с кромкой из черного кружева – такая короткая и узкая, что едва прикрывает трусики. Что за мама у этой девочки? А может быть, очень хорошая мама, внушившая ей, что она красивая даже в юбке, похожей на колбасную оболочку.

– Не ходите к выходу, – чуть замедлив шаг, говорит Джоан. – Какой-то человек стреляет в людей.

– Стреляет? – повторяет девочка.

Мальчик что-то невнятно произносит, и его слова теряются в воздухе.

– Он убьет вас, если увидит, – бросает Джоан через плечо. – Спрячьтесь где-нибудь до приезда полиции.

Она не оборачивается. Единственное, что волнует ее, – это Линкольн. Он не может умереть, истекая кровью на бетонной дорожке.

Хорошо, что кафе оказалось закрытым. Это был бы глупый поступок. Они с Линкольном могли бы хорошо там спрятаться, но тот человек наверняка будет обыскивать здания. И внутренние помещения станут его первой мишенью. Вышибать двери, разбивать окна и ломать все вокруг – это бы его устроило, а на открытом воздухе нечего громить, там нет мебели, дверей и человеческих костей.

Она слышит свое дыхание и свои тихие шаги, но она слышит также шум ветра и шум машин на некотором отдалении, и трепещущие на ветках листья – весь фоновый шум, на который обычно она не обращает внимания. Ей нужен этот фоновый шум, потому что Линкольн не сможет все время молчать. Он хороший мальчик, но от него нельзя ожидать полного молчания. Что, если их погубит его шепот?

На открытом пространстве.

Но спрятаться. В каком-нибудь месте, где никто не будет искать их.

Джоан бросает взгляд на открытое пространство слоновьего вольера, где много скал и целые стены из валунов, с которых не спрыгнуть на землю. И там бродят слоны, и сама идея идиотская, но в этом что-то есть. Ведь бандиты не станут обыскивать вольеры?

Она придумала это не более чем за десять шагов – так быстро и так медленно. Если она обернется, то наверняка увидит подростков, но все эти размышления ни к чему не приводят. На некотором отдалении слышится рев льва, не такой уж грозный, потому что животных кормят как раз перед закрытием зоопарка. Он снова рычит, едва ли не утешительно. Вокруг них дикие существа в клетках. Она ощущает солидарность с окружающим миром.

Визгливым, агрессивным голосом заверещала обезьяна, и Джоан начинает думать, что, возможно, смотрители так и не приступили к вечернему кормлению. Может быть, их прервали.

Тогда ее осеняет. Дикобраз.

Все здания должны быть заперты, а может быть, и нет? Может быть, последняя связка ключей так и не была использована?

Молясь, чего не делала уже давно, Джоан поворачивает к зданию с приматами. Слева остается игровая площадка с африканской тематикой: барабаны, маски, качели, изваяние скарабея. Она устремляется к вольеру с паукообразными обезьянами, которые беззаботно висят на веревках или раскачиваются на них, уцепившись хвостом и лапами. И вот у входа в зону приматов она толкает двойную дверь, которая сразу распахивается. Джоан поспешно углубляется в прохладные темные залы здания, проходя мимо лемуров с черно-белыми полосатыми хвостами, и оказывается в полукруглом затененном помещении, где из пола растут деревья. Как и в отношении большей части здешнего ландшафта, она не знает, настоящие это деревья или искусственные, но, опершись рукой о ствол, чувствует настоящую кору.

– Человек стрелял в людей? – уткнувшись в ее ключицу, спрашивает Линкольн.

– Да.

– Он гонится за нами?

– Нет, – отвечает она.

– Тогда почему мы бежим?

В вольерах горят лампы дневного света, и она видит валуны и пещеры, в которых могут укрыться животные. Пещеры, возможно, приведут в невидимые помещения, если только пройти через стеклянные перегородки. Но она не умеет проходить сквозь стены. Невидимая женщина? Одна из Людей Икс? Поэтому она продолжает бежать через залы, слегка задевая гладкие стеклянные стены и шершавые стены из шлакоблоков.

Она знает: настанет момент, когда мышцы откажут ей. Когда руки упадут плетьми, как бы она их ни напрягала. Пока у нее постоянно ломит и пульсирует все тело – от плеч до запястий, от бедер до лодыжек.

– Мамочка?

– Мы почти пришли, – говорит она, с трудом ворочая языком.

Кругом беспечные обезьяны, одни обезьяны.

Потом она замечает стеклянную дверь и толкает ее плечом. Они снова на улице, и их овевает прохладный воздух. Перед ними облупленная ограда, доходящая Джоан до груди. За оградой небольшое пространство с соснами и высокой травой. Джоан стоит на деревянных досках настила – дворик между вольерами. Слева видна еще одна стеклянная дверь, ведущая к бабуинам и орангутангам, а также к другим застекленным вольерам и открытым проходам, не представляющим для нее интереса. Тут есть табличка на кирпичной стене, объясняющая привычки дикобраза, хотя нет объяснения тому, почему дикобраза поместили в зону приматов. Несколько месяцев тому назад одна смотрительница с блокнотом в руке призналась – тихо, чтобы не услышал Линкольн, – что дикобраз умер. Джоан с Линкольном периодически проверяли, не появился ли новый. Она сказала сыну правду, ведь он видел мертвых птичек и белок, раздавленных тараканов. И зачем делать вид, что никто никогда не умирает. Поэтому Линкольн надеялся на появление маленького дикобраза. Однако вольер оставался пустым.