СООРУЖЕНИЕ СТЕН НАЧАЛОСЬ, как только потеплело. Поначалу мама обрадовалась новости о том, что юденрату[3] приказали поместить в карантин всех больных евреев. Затем она поняла, что мы можем оказаться в закрытой зоне. Вместе с нашими соседями она пошла, чтобы заявить об отсутствии в нашем здании тифозных, но это закончилось лишь бесплодным ожиданием встречи с чиновником в течение нескольких дней. Он не стал слушать и в любом случае ни на что не смог бы повлиять.

Днями напролет за нашим окном визжали строительные тележки, скребли мастерки и раздавался грохот кирпичей. Стройка начиналась и останавливалась, поэтому иногда целые дни уходили на несколько рядов кладки, а затем внезапно вырастала такая стена, из-за которой не выглянешь. В представлении Лутека, это время подкинуло нам очередную удачную возможность. Когда рабочие как-то вечером закончили смену в тупике на Ниской, мы вынесли оттуда два мешка цемента.

По вечерам мои братья спорили о происходящем. У меня же были другие заботы. Когда бы ни появлялись важные новости, соседи, у которых было радио, стучали нам в дверь. И Голландия, и Бельгия, и Люксембург были захвачены. Я спросил Лутека, верит ли он в то, что Бельгия сдастся, и он сказал, что это не имело значения и, учитывая, как обстоятельства разворачиваются для нас, обязательно случится какая-нибудь беда, если не одна, то другая.

Никто больше не утруждался стиркой белья и мытьем полов, поэтому то, что я приносил домой, оказалось необходимым как никогда.

В мае потеплело и мы работали допоздна. Мы с Лутеком залезли в развалины, я нырнул в проход и начал ждать, и уже собирался выходить, как вдруг София взяла меня за рукав. Она дернула головой, и мы замерли, тихо пережидая, пока не уйдет хозяин магазина с сыновьями. Один держал деревянный молоток, а у двух других были полицейские дубинки. Лутек находился где-то на другой стороне улицы и, возможно, уже давным-давно смылся. Хозяин магазина остановился на углу на сухом участке, а сыновья принялись обыскивать дверь за дверью.

– Думаю, тебе лучше заглянуть к нам на ужин, – прошептала мне в ухо София. Она смотрела вместе со мной сквозь матовое стекло двери, ее щека почти касалась моей. – Мы живем прямо наверху. Можешь принести, что ты там нашел, в качестве угощения.

Ее родители были вежливы и очень обрадовались меду, а мать Софии объяснила своему малышу, что мед – это редкая и дорогая вещь. Меня познакомили со старшим братом Иехиэлем, который учился в ешиве[4]. Ему показалось, что я чересчур близко стою к его сестре. Он заметил, что за слишком частые взгляды на женщин в аду подвешивают за брови. София рассмеялась и рассказала, что из-за того что утренняя молитва брата «Да преумножатся наши дни» звучала как «дешевая рыба», за ним в семье закрепилась такая кличка.

Она познакомила меня со своим младшим братом Леоном, который казался несчастным и в основном молчал. Брат говорил о нем так, словно мальчика не было в комнате, а позже пояснил, что, несмотря на надежды родителей, его уже дважды оставляли на второй год еще до того, как школы позакрывали. Так что теперь получить сертификат об окончании школы представлялось для него таким же труднодостижимым заданием, как доползти до Северного полюса со скоростью улитки.

Мать Софии приготовила то, что, по ее словам, называлось «домашним городским обедом» и в сущности оказалось начинкой из гречки, обжаренной с маслом и луком. Она по ложечке скармливала это яство малышке Сальции, которая сидела рядом с ней на высоком детском стульчике.

Кто-то позвонил в дверь, и София пошла открывать, вышла за порог в коридор и тихим голосом с кем-то разговаривала, прежде чем вернуться к столу. Когда отец спросил ее, что там такое, она ответила, что лавочник Лебил ищет воришку.

Они расспрашивали меня о семье, и поскольку мне нечего было рассказать, я заговорил о Лутеке. Я сказал им, что он любит забираться на электрические столбы, просто чтобы смотреть на людей сверху. Я рассказал, что, когда мы едем в набитом людьми трамвае, он любит болтать о том, что происходит между мужчиной и женщиной. Брат Софии возмутился, но ее отцу это показалось забавным. София спросила, была ли у Лутека девушка, и я рассказал, что была одна девушка, которой он восхищался, и что он каждый вечер на протяжении целого месяца стоял у ворот ее дома с письмом, в котором рассказывал о своих чувствах, но когда бы она ни выходила, он всякий раз пугался и уходил.

Отец Софии говорил о фабрике метел и о способах, которыми он собирался добыть денег для этого предприятия. Он говорил о дедушке Софии, который в жизни ни от кого не слышал доброго слова и, будучи десяти лет от роду, каждый вечер отсылался ужинать в дом, где жила другая семья, а когда у него самого появились дети, он всегда предпочитал экономить на питании семьи, вместо того чтобы зарабатывать больше. Отец сказал, что, по его мнению, София пошла в деда. В ответ девочка согласилась и добавила, что в целом всех недолюбливает. Отец рассказал о том, что, когда дочери было шесть, ему как-то раз пришлось вышвырнуть ее из магазина за то, что в присутствии одного из самых важных клиентов она высказала мнение, будто бы предложенная отцом цена уж слишком высока.

Сальции не нравилась начинка, и матери приходилось ложкой убирать остатки гречки с ее лица, чтобы затем снова пытаться ее этим накормить. Занятая этим мать спросила, не является ли Лутек, которого я так расписываю, несмотря на все его прегрешения, хорошим мальчиком. Я ответил, что да, а София ответила – нет. Ее отец рассмеялся, а мать от неудовольствия скорчила гримасу. Они никогда не смотрели друг на друга, но семья худо-бедно держалась вместе.

Все притихли. Иехиэль смотрел на меня так, будто во мне ему чего-то не хватало. Отец Софии напомнил мне о комендантском часе, а мать еще раз поблагодарила за мед, который так и не подала к столу. София провела меня до двери, и я не понял, как трактовать взгляд, которым она наградила меня, прежде чем закрыть дверь и оставить в коридоре. Спускаясь по лестнице, я сказал себе, что нет ничего плохого в том, чтобы иметь друзей, но не стоит лезть туда, где мне не рады.

ВСЕ В МОЕЙ СЕМЬЕ ОБРАДОВАЛИСЬ НОВОСТИ о том, что немцы начали воевать во Франции, и потом расстроились, когда узнали, что они взяли Париж. Один из моих братьев сказал: все из-за того, что у немцев есть самолет, который превращается в танк, когда садится на поле сражения. Другой брат сказал, это потому что у них есть такая штука, которая называется бомбой высокого давления, которая окружает парашютистов защитным полем, способным отразить любую пулю. Мама сказала, что один верит в одно, другой – в другое, но чему суждено случиться, обязательно произойдет. Отец сказал, что так или иначе, если верить шутке, которая ходит по заводу его двоюродного брата, Америка выслала нам тысячи молотков, чтобы вышибить из наших голов мечты об освобождении. Стену достроили, она взмыла на три метра в высоту, и еще на метр возвышалась полоса колючей проволоки. Я продолжал помогать матери по дому, и каждое утро она выходила посмотреть на стену. Я спросил, уж не надеется ли она, что в один прекрасный день стену снесут. Через улицу Хлодну рядом с церковью Святого Кароля построили деревянный мост, чтобы объединить два гетто, которые разделяла улица и трамвайная ветка. Дальше внизу Желязна была закрыта воротами, а движение останавливали, чтобы мог проехать трамвай.