– А, каникулы. Как мы с тобой…

– Ну почти… Так вот, игра такая. Ты загадываешь какое-нибудь понятие. Ну, не знаю, например «ограбление», а потом объясняешь его жестами. Говорить ничего нельзя, понял?

– Понял.

– Тогда начинай. Ты первый.

Джон несколько минут задумчиво расхаживал по террасе, затем остановился перед Алисой, сгорбился, пригнулся и принялся крадучись приближаться к окну дома, сжимая в руках какой-то массивный воображаемый предмет. Затем вбежал в дом и через секунду появился в дверях, мгновенно перевоплотившись. Теперь он выпрямился во весь рост, лицо его приняло надменно-брезгливое выражение, он поправил невидимые темные очки, оглянулся по сторонам… Тут же отскочил, выставил перед собой тот самый невидимый предмет – теперь Алиса поняла, что это фотокамера, – и принялся забегать вперед, ловя удачный ракурс, и отпрыгивать, уворачиваясь от ударов воображаемой знаменитости.

– Я поняла, я поняла, – захлопала в ладоши Алиса. – Это журналист. Папарацци!

– Правильно. – Джон опустился в плетеное кресло.

– У тебя отлично получилось. Ты никогда не брал уроки актерского мастерства?

– Ты смеешься? – Джон покачал головой.

– Значит, ты от природы очень талантлив… Хотя, конечно, странно, что…

На столике завибрировал мобильный, на экране высветился номер Рамиса. Джон помрачнел и отвернулся. Алиса, зажав аппарат в руке, прошла в дом.

Вечером, когда жара спала и над садом нависли голубоватые сумерки, Джон оттащил один из шезлонгов в заросли жимолости. Он и Алиса уютно устроились среди разросшихся зеленых кустов. Отсюда не было видно ни белого дома, ни бассейна, ни дорожки, ведущей к воротам. Словно они одни во всем мире и ни до кого им нет дела.

Джон растянулся на шезлонге, Алиса устроилась у него под боком, прижалась головой к его плечу. Он напевал старинную шотландскую песню, которую ему пела в детстве мать. Со стороны океана дул прохладный ветерок, темнота постепенно окутывала сад. Алиса крепче прижалась к Джону и не заметила, как задремала.

Проснулась она от собственного крика. Все тело сотрясала крупная дрожь, в глазах стояли непролившиеся слезы. Она не помнила, что ей снилось. В памяти осталось лишь ощущение одиночества, покинутости, предательства.

– Что ты? Что такое? – Джон усадил ее к себе на колени, прижал к груди и принялся тихонько укачивать, нашептывая какие-то милые, нежные слова. Алиса доверчиво прижалась к нему и почувствовала, как улетучивается страх и развеивается смутная тоска.

– Расскажи, что с тобой случилось. Почему ты плачешь во сне? Почему не хочешь никому верить? Кто тебя обидел?

– Все вместе так сошлось, понимаешь? – Алиса всхлипнула. – Неудачная жизнь, нелепая, дурацкая…

И вдруг принялась сбивчиво рассказывать… Она поведала ему и о Великой Первой Любви, и об обоих замужествах, завершившихся в общем-то одинаково, с той лишь разницей, что первого мужа, преуспевающего банкира с уголовным прошлым, Алиса бросила сама, а второй, актер, тот самый, ради которого она отказалась от налаженной и обеспеченной жизни, бросил ее, предварительно проиграв оставленную ей первым супругом квартиру в американский покер. И исчез, даже не удостоив прощальным разговором.

У него, соколика, уже наклевывалась новая пассия. Не красавица, конечно, зато квартира в центре города на Неве – раз, постоянный источник дохода – два, лошадиное здоровье – три. Алисе же он оставил напоминание о себе в виде четырехмесячной беременности.

Ошеломленная его предательством, она долго плакала, мучилась. Алиса очень хотела ребенка, уже придумала ему имя, но стать детоубийцей все-таки пришлось. И она осталась одна, неожиданно став слепоглухонемой ко всему, что раньше волновало или приводило в трепет, ко всему, что делало ее живой и настоящей.

Джон слушал, не прерывая, никак не выражая ни сочувствия, ни порицания. Лишь гладил ее волосы и крепче прижимал к себе. Алиса, замолчав, уже недоумевала, с чего это она вдруг разоткровенничалась.

– Ты замерзла, – тихо сказал он. – Пойдем в дом.

Алиса была благодарна, что он не говорит глупых сочувственных фраз, не убеждает, что все это ерунда и жизнь только начинается, а просто идет рядом, поддерживая ее сильной рукой. И вдруг подумала:

«Удивительно спокойно и хорошо с ним».

– А ну вставай! – Джон подскочил от резкого окрика, захлопал глазами на разъяренную Алису.

– Это что такое? – Она швырнула ему горсть батареек. – А это? – Вслед за ними полетел перерезанный кабель от компьютера.

Алиса старалась держать себя в руках, но ярость так и бурлила внутри. Девушка совершенно случайно нашла в щели между матрасом и спинкой кровати батарейки от пульта телевизора и решила проверить остальную технику…

– Я все объясню! – Джон быстро натянул джинсы.

– Да уж, будь добр, объясни мне все… Гордон!

– Почему… Гордон? – Парень растерялся.

– Вот и объясни мне, почему ты Гордон Диксон, гражданин Великобритании. – Она потрясла перед его носом водительскими правами. – Кто ты такой, мать твою? Может, ты в международном розыске?

– Да нет же… Я просто… – Он медлил с ответом. – Я вытащил батарейки, потому что хотел, чтобы мы остались вдвоем, совсем вдвоем, понимаешь?

Алиса язвительно улыбнулась:

– А имя зачем изменил? Оно тоже могло бы нам помешать?

– Имя? Да я просто тогда, на дороге, сказал тебе первое попавшееся имя. Я же не знал, как все обернется… А потом было уже поздно, ты думала, что меня зовут Джон…

– Замолчи! Мне надоело слушать эту муть. Как я не додумалась в первый же день посмотреть твои документы! Ты врешь с самой первой минуты. Ты больной, чокнутый? Или преступник?

– А ты? – резко спросил Гордон.

И Алиса невольно отшатнулась: всегда ласковый, теперь парень стоял перед ней побледневший, злой, кулаки его судорожно сжимались.

– Что – я?

– А ты чокнутая или преступница? Разве ты не врешь? Разве не врешь ты своему так называемому мужу каждый день, когда он звонит? Или ты решила все честно рассказать ему о нас?

– Какое тебе дело до моих отношений с Рамисом?

– А какое тебе дело до моего настоящего имени? – парировал Гордон. – Мы договорились провести вместе четыре дня, а потом не вспоминать друг о друге никогда. Так почему я должен исповедоваться перед тобой? Кто ты мне – жена, невеста? Ты не впускаешь меня в свою жизнь, почему я должен пускать тебя в свою?

– Ты в моем доме, между прочим, – едва сдерживая гнев, прошептала Алиса.

– Ну да, твой дом, – расхохотался он. – Привезла, как вещь из магазина. Занятное украшение интерьера, да? Тебе нет никакого дела до моих чувств. Пока нравлюсь – я здесь, надоем – выкинешь в два счета.