«Как глупо, – думал Донской, перечитывая строчки на экране. – Человек потратил жизнь на спасение людей, а сам погиб насильственной смертью. Странно! Немыслимо! Все равно как если бы меня проткнул собственноручно слепленный нос. С другой стороны, погибшему можно только позавидовать. Человек наверняка был счастлив, сознавая, что не зря коптит небо. Когда дело касается спасения человеческой жизни, а не формы груди, должно быть, сомнения в важности собственного предназначения не одолевают».

В последнее время подобные мысли посещали Андрея Александровича довольно часто. Не то чтобы он тяготился своей работой – было интересно лепить из мартышек, курносых и лопоухих, Кейт Мосс и Шарлиз Терон, быть этаким дьяволом, продающим вечную молодость. Да и что уж там, доход его ремесло приносило немаленький. Однако все чаще вспоминалось, что когда-то он тоже хотел стать нейрохирургом, вкалывать до седьмого пота, возвращаться с работы без сил, но с сознанием того, что сделал важное дело – спас человеческую жизнь. Таким романтиком он пришел когда-то – больше двадцати лет назад, страшно подумать – в медицинский институт. И только потом, в девяностые, уже будучи ординатором отделения нейрохирургии, увлекся набирающей в те годы обороты пластической хирургией.

Донской был уверен, что сделал правильный выбор: ушел из большой науки, не защитив кандидатскую, и смог в итоге полностью реализоваться. И только в последние месяцы на него стала накатывать смутная тоска, мысли о бесцельности собственной жизни, странное отвращение к помешавшимся на внешности пациенткам. Должно быть, и его, светило пластической хирургии, мужа красивой и умной жены-психолога и отца почти взрослой дочери, не миновал кризис среднего возраста. Впрочем, справиться с назойливыми мыслями вполне получалось с помощью старого доброго «Хеннесси».

Зазвонил телефон. Донской посмотрел на высветившийся номер – Валерия, одна из его постоянных пациенток, в последние полгода повышенная до статуса любовницы. Вообще-то он старался не заводить отношений на работе, но перед напором Валерии, вознамерившейся во что бы то ни стало заполучить сероглазого хирурга, перед ее бьющей через край животной сексуальностью не смог устоять. Через некоторое время обнаружилось, правда, что, помимо бешеного темперамента и либидо, у Валерии имеется также на редкость назойливый и вздорный характер. К счастью, она была женщиной занятой – то обставляла свой огромный дом на Рублевке, то ездила на какие-то приемы с важным мужем, то пропадала в салонах красоты, тем самым давая Андрею Александровичу блаженные передышки. Донской поморщился, помедлил несколько секунд, не зная, отвечать ли на звонок.

В дверь постучали, и в кабинет просунулась девушка с ресепшн:

– Андрей Александрович, к вам пациентка. Ей назначено на три.

– Чудесно, проси, – улыбнулся Донской и отключил телефонный аппарат, напомнив себе, что в свободное время нужно вернуться к найденному виртуальному дневнику.

Донской вынырнул из тяжелого душного сна. Он сел на постели, зажмурился несколько раз. В висках гулко стучало. Он встал, едва не наступив на недовольно заворчавшего бассета Милорда, прошел в кабинет и включил компьютер. Быстро просмотрел новости, нашел сайт вчерашней актрисы. Однако невесть чем зацепившая его женщина с ником Niza ничего нового не написала. Донской полистал немного дневник, гадая, что за знаменитость скрывается под картинкой, попытался отыскать фотографию. Если она была когда-либо его пациенткой – а они все или почти все хоть раз к нему обращались, – он бы, наверное, узнал ее. Но ни одной фотографии, разумеется, не было.

– Андрюша, ты проснулся? Завтрак готов. – Жена появилась на пороге, с самого утра тщательно накрашенная и идеально причесанная, в подчеркнуто небрежно запахнутом шелковом халате. Она фанатично следила за собой, надеясь таким образом обезопасить себя от мужней неверности. Донской усмехнулся: уж чем-чем, а красотой и ухоженностью он был сыт по горло.

– Доброе утро. Я не голоден, позавтракаю в клинике.

Галя разочарованно подняла брови и ушла в кухню. Донской, одеваясь, слышал, как она хлопает дверцей холодильника и роняет что-то. Уже в коридоре он столкнулся с хмурой сонной Катькой, унаследовавшей от отца цепкие стальные глаза и ироничный изгиб губ. Она неприветливо бросила: «Здорово!» – и направилась в ванную. Донской вышел за дверь.

В дверях клиники он столкнулся с Пашкой – анестезиологом, своим давним приятелем.

– Привет-привет! – Пашка деловито пожал ему руку и побежал.

Донской никогда не видел, чтобы Пашка шел куда-нибудь размеренным шагом. Тот постоянно спешил, опаздывал, жевал на ходу бутерброд – не знал ни минуты покоя. Андрей, конечно же, догнал его у лифта.

– Ты что-то, брат, не очень! Бледноват сегодня… – радостно заметил Пашка. – Кабаки и бабы доведут до цугундера. Серьезно, ты бы поберег здоровье, Саныч. Не мальчик уже.

– Вот смотрю я на тебя и думаю: загадочная ты личность, Пашка… – протянул Донской. – Нет, серьезно! Прекрасный семьянин, незаменимый работник, преданный друг. Прямо спортсмен, комсомолец! Что-то тут не так. Не удивлюсь, если ты тайно растлеваешь малолетних.

– Ну тебя, – Пашка расхохотался и, не дождавшись лифта, поспешил к лестнице.

День выдался суматошный. С утра Донского вызвал директор Алексей Степанович Петров, с которым Андрей знаком был еще со студенческих времен, и объявил, что в клинику собирается пожаловать поп-звезда сомнительной ориентации Федор Полянский.

Стареющий сладкий мальчик желал сделать подтяжку лица. Андрей, оперировавший томного певца не более года назад, пытался объяснить Петрову, что делать сейчас новую операцию опасно и он на себя такую ответственность брать не хочет. Однако Петров настаивал, видимо, очень уж не хотел терять известного пациента.

– Я не буду его оперировать. У него глаза скоро на задницу съедут, – в конце концов категорически отказался Донской.

Петров же, многозначительно поведя бровями, посоветовал ему подумать.

Рабочий день близился к концу. Большая часть персонала клиники уже предвкушала уик-энд. Донской видел из окна кабинета, как отбыл на дачу Петров, торопясь, чтобы не попасть в пятничную пробку, а медсестра Леночка в черных блестящих сапогах прошествовала к воротам. Оставалась одна посетительница, и Андрей надеялся, что минут через двадцать у него тоже начнутся выходные.

Секретарша ввела в кабинет женщину.

– Нина Гордеева. – Она протянула врачу узкую прохладную ладонь.

Фамилия показалась Донскому знакомой и, быстро взглянув на пациентку, он узнал в ней известную актрису, которую в последние несколько лет не раз видел по телевизору. Посетительница была, пожалуй, красива: резкие черты лица, высокие скулы, тонкий нос, темные блестящие волосы. И, кажется, молода, чуть за тридцать. Смотрела насмешливо черными, чуть раскосыми глазами и вполголоса рассказывала, что ее пригласили в крупный телепроект, планируются съемки обнаженной натуры, она дала согласие, а на спине шрам от давней аварии.

Донской осмотрел женщину, обсудил с ней детали предстоящей операции и назначил день следующего визита.