сократить или вообще все переделать. По счастью такой режим железной дисциплины был хорошо знаком Григоричу. Сотрудничая с разными клиентами на протяжении многих лет, он делал иностранные переводы практически в режиме нон-стоп в любом объеме и без потери качества. Поэтому он лично не жаловался, а напротив приободрялся и ощущал полезность такой стратегии. Утомляло лишь одно задание, которое надо было выполнять ежедневно на протяжении всех трех месяцев. Речь идет о так называемой насмотренности фильмов и сериалов. За весь курс обучения требовалось посмотреть девяносто фильмов, схожих по жанру. Причем смотреть глазами не зрителя, а критика и в конце просмотра представлять подробный отчет с разбором сцен, сюжетных поворотов, путей героя и так далее. Григоричу нравилось критично подходить ко всем фильмам, невзирая на их популярность, фамилию режиссера или всеми любимых актеров. К непререкаемым авторитетам наш новоиспеченный сценарист подходил особенно жестко. Подчас слишком смелый критический обзор того или иного нашумевшего фильма, никак не сползавшего с топовых мест, поражал даже скупого на слова Кухарука. При просмотре отчетов Григорича он не мог удержаться, чтобы не поставить смайлик удивления на эпитеты желторотого ученика в адрес «рукожопого режиссера», «бездарной актрисы» или «беспомощно примитивного сценария». Спасибо Валику, что хоть за смайлики денег не брал.

Итак, как я сказал выше, Григорич решил написать сценарий по мотивам рассказа — о человеке, который на протяжении всей жизни обижает людей, а в конце вынужден расплатиться за обиды весьма нетривиальным способом. Ничего, казалось бы, оригинального и достойного экранизации в банальной идее не наблюдалось. «Подобных заявок тысячи, — ухмыльнулся Григорич. — И моя среди прочих ничем не лучше. Продюсер отшвырнет ее от себя в многотонную кучу макулатуры как нечто вторичное, даже не читая синопсиса. Как же сделать, чтобы заявка выстрелила?»

С этого вопроса для Григорича стали открываться тайны создания текста, который на экране будут произносить актеры, а со зрителями будет происходить чудо: они будут и плакать, и смеяться, и ненавидеть и безумно влюбляться. И так будет продолжаться год, два, десять, а то и сто лет. Захочется еще раз пересматривать сюжеты, переслушивать слова, повторять их и присваивать себе, уже не отделяя себя от персонажей и чувствовать от них волшебную власть, от которой может перевернуться в человеке весь мир.

Все это будет, будет…. Но будет ли? Как же научиться писать такие тексты? На пути к приобретению мастерства сценариста Григоричу предстояло постичь первую истину: чтобы понять, хороший или плохой сценарий, редактору или продюсеру не обязательно читать его весь. Достаточно просто посмотреть на логлайн или логическую строку (с англ. logical line). Собственно, логлайн это короткий пересказ всего фильма в двадцати пяти словах.

— Только в двадцати пяти? — изумился Григорич.

— Только, — подтвердил руководитель курса Кухарук и добавил: — Любую хорошую историю можно пересказать и в пяти словах. Плохие же требуют длинных и запутанных пояснений, что говорит о беспомощности сценариста, которому самому еще не ясна ни идея фильма, ни главная мысль, которую он хотел бы донести до зрителя.

— Но двадцать пять… — словно в бреду бормотал Григорич, поражаясь услышанному далее.

— Вполне достаточно, чтобы пробудить интерес у зрителя, — уверял Кухарук. — В эти слова нужно включить всего лишь: краткое описание главного героя и возникшую у него проблему. Затем обрисовать конфликт с антагонистом и в связи с этим выразить основную цель героя, задав главный драматический вопрос, ответ на который зритель должен будет увидеть в финале. Кроме того нельзя не упомянуть того и что случится с героем, если он своей цели не добьется, и наконец, указать на место и время действия истории. Последнее — по необходимости.

— Немыслимо! — завопил Григорич. — Кто же сможет рассказать идею фильма в двадцать пять слов, ответив на все эти пункты, да еще чтобы кого-то заинтересовать? Мне нужно хотя бы пятьдесят.

На что руководитель школы прислал простенький на первый взгляд логлайн одного из старых американских фильмов, принесшего когда-то многие миллионы в карманы его создателей и до сих пор считавшегося шедевром.

— Вот они смогли, — приписал Кухарук и добавил кучу раздражающих смайлов.

С вялой физиономией Григорич прочитал присланный ему логлайн:

8-летний Кевин, которого случайно забывают родители, отправившись в Париж, остается один в доме, который собираются ограбить два бандита. А Кевин решает дать им отпор.

— Двадцать четыре слова… — застонал Григорич, узнав фильм, который по правде говоря, ненавидел с детства за бездарное подражание Чаплину и Гайдаю. Но при этом он чуть не расплакался от накатившего вдруг осознания, что сценаристика — это не его стезя. Бросив же короткий взгляд на жену, которая с ободряющей улыбкой и верой в мужа, уже несла трехлитровую банку разведенного кофе, понял, что придется работать над логлайном до утра.

— Итак, — произнес сам себе Григорич, сделал глоток и задумался. — С чего же начнем?

Глава 3

Кропотливая работа над логлайном затянулась на долгие часы. Банка с кофе наполовину опустела, а измазанные чернильной краской пальцы, — Григорич по старинке любил черкать бумагу, а не электронный экран, — лихорадочно дрожали от стремительного напора их неутомимого хозяина. Лаконичный же логлайн никак не выходил и выпирал в разные стороны то какой-нибудь яркой метафорой, а то важным фактом, без которого автор считал невозможным донести до зрителя ясное понимание действий персонажа. Стараясь отталкиваться от новой формулировки идеи: обиды, которые мы наносим, постепенно сокращают жизнь обиженному человеку, а значит все мы — убийцы и должны расплатиться за это, Григорич призадумался. Идти по легкому пути и придумывать типичного уголовника или маньяка показалось слишком плоским решением. Нужен был иной архетип и Григорич, который все более проецировал героя на себя, подумал, что это вполне мог быть и преподаватель-самодур, который в силу своей деятельности довольно часто обижает людей, простите, студентов. В памяти всплывали разные истории, особенно экзаменационные, когда некоторых мучеников чуть ли не выносили из аудитории после часовых издевательств. Многие из тех, кому не удавалось договориться с неподкупным тираном, до сих пор особо люто ненавидят Григорича. Однако он не испытывал в отношении подобных неучей каких-либо угрызений и не считал себя убийцей — этаким Григоричем-истребителем невежд. Нельзя же, в конце концов, обижаться на того, кто отказывается от взяток в обмен на оценку. «Если же подобная обида, — рассуждал бывший преподаватель, — и приблизила час смерти какого-нибудь олуха, то туда ему и дорога. Пусть договаривается на том свете, а я посмотрю — удастся ли ему вернуться на следующий курс жизни».

Кроме того тема: Преподаватель — Студент настолько уже изъезженная