Но ведь. Я же.

Этот аргумент добил меня окончательно. Разом навалились тяжелые, только что пережитые воспоминания смерти Аники; понимание, что нашу с Леей тайну раскрыли и чем это закончится — неизвестно; нервозность ситуации и сегодняшнего дня; прошлое Аники и, как вишенка на торте, полное отрицание всех моих хоть и невеликих, но достижений в этом мире.

И я, спрятав лицо в ладонях, разрыдалась. Слезы полились нескончаемым потоком, а всхлипы больше походили на завывания.

Этьен растерялся. Но пересел ко мне на диванчик, обнял и начал гладить по спине, говоря что-то успокаивающее. Что — я не разбирала, да это и не было важно. Главное, что я слышала его успокаивающий голос и выплескивала рыданиями страх, неуверенность, обиду и только Пресветлый знает, какой еще сгусток самых противоречивых эмоций.

Когда я начала успокаиваться, поняла, что в гостиной, кроме нас с Этьеном, никого нет. Все еще всхлипывая и вытирая нос и щеки платком, который сунул мне в руки граф, я произнесла:

— Дамы так испугались моей истерики, что решили оставить тебя одного на растерзание?

— Как-то так, — чуть улыбнулся он, ловя мой взгляд. — Госпожа Ловель пошла успокаивать и укладывать детей — Лея к тебе рвалась, поэтому это было непросто.

— О-ох, — я снова уткнулась ему в грудь и почувствовала, что изрядно намочила слезами его рубашку.

— Еще она сказала, что уложит девочку сегодня у себя, чтобы ты смогла спокойно отдохнуть.

И я была ей за это искренне благодарна. У меня просто не хватило бы душевных сил сегодня что-то объяснять ребенку.

— А графиня? Наверное, подумала, что я та еще истеричка.

— Ничего такого она не подумала, — улыбнулся он. — Она просто не захотела смущать тебя еще больше, немного помогла госпоже Ловель справиться с детьми и отбыла домой...

У меня опять вырвался всхлип — привет от прокатившейся истерики. В душе и в голове поселилась опустошённость и усталость.

— .Пойдем, я провожу тебя в комнату. Тебе нужно хорошенько отдохнуть и выспаться.

Он довел меня до кровати, усадил, встал передо мной на одно колено и заглянул в глаза. Так и я сама часто делала, когда хотела поговорить с Леей о чем-то важном или что-то ей разъяснить.

— Ани, не нужно переживать и расстраиваться из-за оранжерей Мовельдика. Поверь, это не то, что должно тебя сейчас волновать. Но я думаю, мы всегда сможем с ним договориться, что ты будешь и дальше в свое удовольствие выводить в его оранжереях новые растения, только уже на правах не работницы, а, скажем, компаньонки. Пока у тебя не появится свой дом в Бравеле, подобное воспримут как твою эксцентричную причуду.

— Спасибо, Этьен, — я чуть снова не расплакалась, уже от благодарности. Он столько для меня делает, так старается поддержать и помочь...

Но сил уже ни на что не оставалось.

— Не нужно благодарности, Ани, — поморщился он. — Я хотел бы сделать для тебя гораздо больше. Но ты ведь все равно пока не позволишь.

Мы смотрели друг другу в глаза и общались без слов. Но я все же произнесла:

— Этьен. Я ведь, оказывается, замужем.

Он словно окаменел:

— Ничего не знаю. На твоей руке сейчас мой браслет, и мы еще посмотрим, кто будет называться твоим мужем, — его лицо смягчилось, и он признался: — Я люблю тебя, моя голубоглазка, моя Ани, — и поцеловал мои ладошки. — Ни о чем не волнуйся и ложись спать.

.Когда Этьен ушел, я разделась и легла в постель. Думала, еще долго буду ворочаться и смотреть в потолок, обуреваемая беспорядочным потоком мыслей, но уснула, стоило голове коснуться подушки.

День близился к закату, но заходить в дом не хотелось. Я прогуливалась по чудесному саду графини, разглядывала растения и, вдыхая их умопомрачительный аромат, просто наслаждалась покоем. Три последних дня выдались такими суматошными, что вот такой спокойный вечер оказался для меня манной небесной.

В эти дни мне заказали целый гардероб, хотя я и говорила, что это ни к чему, ведь я скоро рожу и мне все равно придется заказывать новый; взяли мерки для обуви, часть которой уже успели доставить и в которой я ощущала себя почти королевой, как никогда осознавая, что комфорт хорошей пары ботинок не заменить ничем; и озаботились кучей самых разнообразных аксессуаров, о необходимости которых я вспомнила, только когда мне об этом сообщили. Память действовала как-то слишком избирательно, подкидывая подробности жизни аристократии, лишь когда в этом возникала необходимость. Но я радовалась и этому.

Именно ради этих аксессуаров нам пришлось побывать во множестве магазинчиков, которые зачастую располагались совсем неблизко друг от друга. Например, печатки из лучшей выделанной кожи продавались в трех кварталах от лавки с чулками, которые привозили из далекой Цхины и которые были модными в этом сезоне. И так со всем! Я даже задумалась, не создать ли здесь нечто наподобие модного дома или торгового центра. Идея казалась очень заманчивой, и я начала расспрашивать торговцев о нюансах их работы, но графиня, которая матушкой-наседкой сопровождала меня в этих походах, моей заинтересованности не поняла и даже осудила, и мне пришлось свернуть свою деятельность, но я оставила зарубку в памяти заняться этим, когда моя жизнь войдет в колею.

Пожалуй, я бы не поняла необходимости реализации этой идеи так остро, если бы не моя беременность. Я дохаживала последние недели, и все эти передвижения давались мне тяжело: ноги гудели, поясницу ломило, к тому же уставала я в разы быстрее, и мне постоянно хотело присесть и положить под спину подушку. И это не считая того, что аппетит просыпался каждый раз, когда мы проезжали мимо какого-нибудь трактира или лавки, из которых доносились вкусные ароматы. Разумеется, останавливались мы не везде, и это добавляло мне дискомфорта.

Но все эти метания по городу сопровождались еще и решением гораздо более важных для меня вопросов.

Этьен настоял на том, чтобы я через церковь оформила официальное опекунство над Леей. Теперь я не обычная горожанка, нахожусь у всех на виду и должна озаботиться официальным статусом девочки, если и дальше хочу быть ее приемной матерью.

— Этьен, но ведь у меня на руке ненастоящий браслет. Что на это скажет священнослужитель?

— Ани, теперь тебе не нужно скрываться. Твоя личность раскрыта, подробности того, как ты потеряла браслет, известны. Храмовники поймут, почему на твоем запястье теперь другой браслет. Разумеется, они настоят на том, чтобы в ближайшее время эта проблема была решена, но это уже другой вопрос.

— А Лея... Ты ведь...

— Ани, давай поговорим об этом позже. Сейчас нужно решить самые горящие вопросы.

Конечно, я согласилась, к тому же подобная забота Этьена о нашем официальном статусе радовала и внушала некое спокойствие по этому вопросу.

В храме с нами провели обряд единения матери и дитя: священнослужитель прочитал над нашими головами молитву и окропил слезами Пресветлого[1]. Никакой магии не использовалось. Потом служка оформил официальный документ о том, что я опекун Леи. И так как удостоверяющих мою личность документов нет, а Лее они в ее возрасте не полагались вовсе, Этьен выступил гарантом моей личности, а графиня — гарантом личности девочки. Не обошлось, конечно, и без внушительной суммы на нужды храма, которую Этьен оставил у того же служки.