— Мариам. Ее звали Мариам.

Этьен не верил своим ушам. Конечно, имя еще ничего не означало, но вместе с примечательной внешностью девочки, ее уникальным даром и возрастом позволяло сделать вполне конкретные выводы. Мужчина перевел недоверчивый взгляд на графиню и увидел в ее глазах точно такое же недоверчивое волнение.

[1] Посвященная — аналог: крестница, согласно вере в Пресветлого, когда ребенку исполнялся год, его родители выбирали посвятителя, который представлял ребенка Пресветлому и таким образом он посвящался в веру и ее таинства.

Я медленно приходила в себя. Воспоминания опять выпили из меня всю энергию. Но лучше бы я и дальше не верила в историю Этьена о том, что я Ревнская роза, чем получила этому полное подтверждение в воспоминаниях прежней Аники.

Словно в калейдоскопе я увидела один из многочисленных балов, на которых успела побывать Аника, красивого смазливо парня с надменным лицом, графа Сквонатти, который стал ее первой любовью. Встречи украдкой, горячий шепот, признания в любви, холод подаренного медальона в руке, сомнения, переживания, решимость, подспудная вера, что ей все равно все простят, побег, венчание, познание мужчины, корабль, ощущение счастья и ветра в волосах и толчок за борт, который совершила приставленная мужем служанка. Злое почти иступленное торжество на лице женщины и отпечатавшаяся в памяти рука, которую служанка положила на свой живот.

Потом была толща воды, из-под которой Аника вынырнула, жадно хватая ртом воздух, беззвучный крик и дикое отчаяние. Она старалась плыть за кораблем, смотрела ему вслед, не теряя надежды, что ее хватятся и спасут. Проклинала вероломную служанку, мужа, все это путешествие вообще и свой побег в частности. Ноги путались в платье, и лишь то, что она умела и любила плавать в бухте рядом с имением, позволяло держаться на поверхности воды. Она боялась отвести взгляд от корабля, который был для нее единственной точкой опоры в бескрайнем море, раскинувшемся вокруг до самого горизонта, боялась поверить, что ее исчезновения никто не заметил и уже никто не спасет. Холодела от ужаса, понимала, что под ней огромная глубина, и стоит ей перестать барахтаться, как она пойдет ко одну, канет в эту темную непроглядную толщу.

И тут, когда казалось, что ни моральных, ни физических сил бороться уже не осталось, когда тонкая грань между жизнью и смертью оказалась как никогда близка, Аника ощутила, что не одна, что в ней совсем недавно зародилась жизнь! Пожалуй, она бы и не поняла, что значит внезапно возникшее на грани восприятия ощущение биения жизни и магии, если бы не та самая рука, которую держала у себя на животе обрекшая ее на смерть служанка. Отчего-то именно она стала ключом к понимаю, что Аника беременна. Странно, иррационально и непонятно...

А еще Аника поняла, что не сможет выжить, не сможет выносить и родить это дитя, не сможет откликнуться на этот призыв жить и сражаться. Она привыкла, что все в ее жизни легко и просто, только пожелай — и все доставят. А тут. желай не желай, а некому ее спасти. Она одна. Слезы опять полились из глаз, и она несколько раз хлебнула соленой воды, закашлялась, начала беспорядочно молотить руками по воде, бессмысленно растрачивая последние силы, и внезапно закричала, срывая голос:

— За что?! Пресветлый! За что?! Спаси! Спаси хотя бы ради него!

В эти мгновения Аника чувствовала биение зародившейся в ней жизни так остро, что казалось даже странным, что она не ощущала его раньше. А потому прошептала, теряя последние силы:

— Спаси его.

И вода сомкнулась над головой девушки.

А дальше начинались уже мои воспоминания в этом мире. Как тело Аники оказалась на том берегу, когда моя душа в нее вселилась? Кто и как помог ей выплыть? Наверное, об это никогда не узнаю, но вряд ли обошлось без божественного вмешательства. Иначе все произошедшее объяснить просто невозможно.

Только почему я? Высшие силы, выполняя последнюю просьбу умирающей, нашли подходящую душу той, кто сможет сохранить жизнь этому ребенку, не смотря ни на что? Сама ведь я ничего не помню: ни пресловутых тоннелей, ни Вселенского ничто, ни промелькнувшей в одночасье перед глазами жизни или хотя бы беседы с каким-нибудь божеством — ни-че-го. Да я даже испугаться толком не успела, когда меня сбила машина, помню только, что сильно удивилась, когда поняла, что отчего-то уже не иду по пешеходному переходу, а лежу на асфальте и смотрю в небо. И все...

Меня все еще не отпускали тяжелые воспоминания тонувшей девушки, но я остановила делившуюся со мной магической энергией Лею — я не могла контролировать, сколько ее осталось у девочки. Конечно, как только я вычитала о защите, мы с ней тут же ее поставили, но я не хотела, чтобы она доводила себя до такого состояния.

Странный вопрос Этьена об имени ее матери заставил сосредоточиться на том, что происходило здесь и сейчас, и осознать, что тайна Леи раскрыта, а странные переглядывания графа с графиней и вовсе разволновали не на шутку. Я сжала руку Этьена, заставляя посмотреть на себя, и попросила, лихорадочно пытаясь подобрать нужные слова:

— Не надо!

— Что не надо? — нахмурился он.

— Не забирай у меня Лею. Она ведь ребенок. Одаренный, но ребенок, которому нужны любовь и тепло родных людей. Не забирай! Пожалуйста!

— Ани, успокойся! Прошу тебя, не нужно так нервничать, — он погладил меня по волосам.

— Обещаю, все будет хорошо. Никто не отнимет у тебя Лею.

Я вглядывалась в его глаза, искала подвох и не находила, а потому поверила и выдохнула:

— Правда?

— Да, Ани, все будет хорошо. Успокойся, ты и так сегодня перенервничала. Только пришла в себя — и вот опять.

— Это были не нервы, — призналась, — просто я вспомнила. — Села, поправила волосы, притянула к себе испуганную Лею и крепко-крепко обняла. Девочка, наконец, вспомнила мои наставления не показывать никому свою силу. Поздно только. Но ругать ее не имело смысла. Она всего лишь маленький ребенок, который испугался за свою маму. — Солнышко мое, опять меня спасаешь, — чмокнула ее в носик.

— С тобой точно уже все хорошо? — глядя на меня зелеными глазищами, спросила она.

— Конечно! Ты же сама видишь.

Она кивнула и попросила:

— Мам, а можно я здесь с тобой посижу?

— Леечка, взрослым еще нужно немного поговорить на взрослые темы, да и Ноэль тебя уже заждался. Смотри вон, мнется у двери. — А потом заговорщицки добавила: — И разрешаю сейчас порыться в моей шкатулке. Только ничего не потеряйте.

— Здорово! — обрадовалась девочка возможности поковыряться там, где я обычно не позволяла. В шкатулке нет ничего ценного — откуда? — но я складывала туда всякую интересную мелочь, и детям казалось, что там сокрыт настоящий клад. — А с тобой точно все хорошо? Может, я лучше останусь? Вдруг тебе понадобится моя помощь?

— Не переживай. Я замечательно себя чувствую. И, если что, мы тебя обязательно позовем. Все, беги! — и я снова чмокнула ее в носик.