— Мне жаль, что я заставил тебя сомневаться, — пробормотал он. Он откидывает мою голову назад, и от интенсивности его взгляда у меня перехватывает дыхание. — Ты — самое замечательное, чего я никогда не ожидал. Мне нужно больше этого в моей жизни.

Он лезет в задний карман джинсов и достает тонкий глянцевый путеводитель. На нем жирными черными буквами написано слово "Вашингтон".

— Видишь ли, мне нужен путеводитель.

— О.

Он улыбается.

— А в этой книге позорно не хватает аннотаций.

— Она даже не выглядит с заметками, — говорю я.

— Нет. Там нет ни одной.

— Бедняжка, — шепчу я и приподнимаюсь на цыпочки.

Он наклоняется еще на дюйм.

— Значит ли это, что ты позволишь мне взять тебя на свидание?

— Да, — говорю я, и он сокращает расстояние между нами.

Филипп нежно целует меня, и через мгновение его губы снова становятся знакомыми. Я завязываю руки у него на шее и целую его в ответ. Сердце в груди словно вырывается из грудины. Я мечтала снова оказаться в его объятиях. Закрыв глаза, я почти слышу, как океанские волны разбиваются о берег и как вдалеке стрекочут цикады.

Это похоже на возвращение домой и отпуск — лучшее из двух миров.

Волнение захлестывает меня. Я смогу проводить с ним больше времени. После нескольких недель раздумий и переживаний у меня появилось будущее. Мне не придется жить одними воспоминаниями.

Его поцелуи становятся еще мягче и медленнее, словно он боится, что я сломаюсь или испугаюсь, словно все это еще слишком хрупко, чтобы в это поверить. Я хочу сказать ему, что это не так.

Что я никогда не чувствовала себя такой живой.

Но, думаю, время сделает это за нас.

— Где ты остановился? — спрашиваю я, запуская руки в его волосы. Боже, как он хорошо пахнет.

Его большой палец проводит по моей нижней губе.

— В мотеле в Оуквуде.

— Это больше часа езды.

— Да. На полпути к Сиэтлу.

Я беру его за руку и переплетаю свои пальцы с его.

— Пойдем. Пойдем, я покажу тебе свое бунгало.

Он улыбается. Улыбка ослепительно широкая, обещающая еще много нового, и его рука крепко сжимает мою.

— Веди.

29

Три недели спустя

Филипп откинулся на спинку дивана, положив мой ноутбук на колени. Он успел надеть только брюки, и его обнаженная грудь по-прежнему видна во всей красе.

— Это хорошо, — говорит он.

Я подгибаю ноги под себя.

— Честно?

— Честно, — говорит он. Его лицо сосредоточенно хмурится, что я уже успела полюбить.

Он читает первые десять глав моей незавершенной работы. Кроме Бекки, я никому не показывала свои произведения с тех пор, как вышел "Один роковой шаг" и разошелся тиражом двести семь экземпляров. В общей сложности.

— По-моему, это лучше, чем "Один роковой шаг", — говорит он.

О, он читал и ее. Он купил ее, даже когда я сказала, что дам ему экземпляр бесплатно. И когда он вернулся на следующие выходные из Сиэтла, он уже прочитал ее от корки до корки.

— Ладно, ты просто так говоришь, — говорю я.

— Нет, я серьезно. У нее действительно сильное начало. И, — говорит он, глядя на меня, — мне очень нравится этот загадочный бизнесмен.

Я хихикаю.

— Правда?

— Да.

— Ну, скоро его начнут подозревать в убийстве.

— Но наша бесстрашная героиня, которая, кстати, влюбилась в него по уши, спасет положение.

— Да. Еще примерно через двести страниц. — Я подворачиваю длинные рукава своей рубашки. Его рубашки, правда. Это единственное, что на мне надето.

Сегодня пятница, и он приехал несколько часов назад, чтобы провести здесь выходные. Со мной. В моем доме. В Пайнкресте. Мы ели еду на вынос, потом занимались сексом на моем диване, а теперь он читает мою рукопись.

Я не могу в это поверить. Что я живу такой жизнью, что он здесь, и что счастье поселилось в моей груди.

Он постукивает пальцами по боку моего ноутбука.

— Позже у меня могут появиться заметки о судебном процессе. О расследовании, а также о том, какие законы действуют в отношении иностранного гражданина, убитого за границей.

— Переложи все на меня, — говорю я. — Ты можешь быть моим консультантом по вымышленным уголовным делам.

— А я попаду в благодарности?

— Может быть, — говорю я.

Он качает головой.

— Забудь об этом. Я хочу в посвящение.

Я смеюсь.

— Ты становишься жадным.

— Да, — говорит он и откладывает ноутбук. Он смотрит на меня через всю комнату с безудержным вожделением. — Я думал, это уже очевидно.

Я хихикаю, вытягивая перед собой голые ноги, и мне нравится, как его глаза опускаются вниз.

— Да, я заметила.

— Тогда почему ты там?

Я встаю с кресла и обхожу журнальный столик, опускаясь на диван рядом с ним. Он поднимает мои ноги и перекидывает их себе на колени.

— Намного лучше, — говорит он. У него снова отросла щетина. Мне нравится, как она выглядит, грубовато на фоне его рубашек и костюмов.

Я опираюсь на подушку.

— Мне нравится, когда ты здесь.

— Мне тоже нравится, когда я здесь, — говорит он и кладет большую руку на внешнюю сторону моего бедра. Его кожа теплая на моей.

— Хочешь встретиться с кем-нибудь из моих друзей в воскресенье?

— Да, — говорит он. — С кем?

— Бекки. Она родила дочь в тот же день, когда ты появился, помнишь?

— Помню, — говорит он. — Твоя крестница.

Я киваю. Малышке Райли всего три недели и четыре дня, но она уже самый симпатичный ребенок. Я не часто видела ее и ее мать: только чтобы вернуть Зигги, а потом завезти несколько порций еды и большой пакет продуктов в течение первой недели. Бекки — та самая, которая хочет встретиться в это воскресенье, чтобы не спеша прогуляться по парку. А под "медленно", как она написала в своем сообщении, я подразумеваю "в темпе улитки".

— Да. Она пойдет с нами, — говорю я.

— Уверена, что Бекки не будет возражать, если я останусь у нее ночевать?

— Уверена. Она очень хочет с тобой познакомиться.

— А, — говорит Филипп. — Это будет тест. Мне стоит бояться?

Я ухмыляюсь ему.

— Не волнуйся, ты пройдешь его с блеском.

Его большой палец начинает медленно водить по моему обнаженному бедру.

— Ты рассказывала мне, как она поощряла тебя на Барбадосе, чтобы ты пошла на это со мной. Я должен ее отблагодарить.

— М-м-м, наверное, — говорю я. Его темно-каштановые волосы взъерошены, а в глазах пляшет то же счастье, что и у меня.

Я не могу поверить, что он здесь… и что он мой.

Его глаза сужаются.

— Ты снова так смотришь на