жжет мне грудь. И злость тоже. И на него… и на себя. За то, что снова поверила. Так глупо.

— Ты можешь просто отчитать его за это, — предлагает Бекки. — Послать письмо через его юридическую фирму и отчитать его за то, что он свинья.

Я сужаю глаза.

— Ты просто хочешь посмотреть, как горит мир.

Она кивает, не отрицая этого.

— Конечно, хочу. Мне больно, и я хочу, чтобы всем остальным было больно.

— Я все еще жду, когда придет его открытка.

Ее брови взлетают вверх.

— Боже мой. Я забыла сегодня спросить, как там дела с открытками. Значит, она еще не пришла.

— Не пришла, — говорю я. Каждый день после работы я пишу Бекки, чтобы сообщить ей, что открытка не пришла. Когда я забываю, она пишет, чтобы спросить. — Но на данный момент я не задерживаю дыхание.

— А зря. Международная почта может быть очень медленной и странной.

— Да, но что там вообще написано? «Надеюсь, у тебя хорошая жизнь?» — Я качаю головой. — Слушай, я думаю, мне лучше просто оставить это в прошлом. Я поймала чувства. Это случилось, но я не позволю этому повториться. Не на какое-то время. После… после Калеба и Синди, а теперь и после Филиппа, этого достаточно.

Она кивает.

— Разумно. Значит, персонаж-бизнесмен точно исключен?

— Определенно, — говорю я. — Думаю, вместо него у главной героини может быть любовный интерес серфингиста, или, может быть, владельца отеля, или менеджера? Это может быть круто.

Бекки хмыкает, слушая, но я знаю, что втайне она болеет за задумчивого бизнесмена. Она уже давала это понять.

И я тоже, когда-то. Но больше я так не могу.

Я тянусь за своей чашкой чая.

— В любом случае, — говорю я. — В какой день ты планируешь наконец родить ребенка?

Бекки откидывает голову на подушку и стонет.

— Боже, как бы я хотела знать! Я просыпаюсь с надеждой, что это произойдет сегодня.

Увидев ее опыт воочию, я прониклась уважением к матерям. Беременность — это не прогулка по парку, начиная с первых недель тошноты и заканчивая нынешней болью в тазу.

— Наверное, ей там так уютно, — говорю я. — Не хочет уходить.

Бекки опускает взгляд на свой живот и проводит по нему рукой.

— Ну, ее домовладелец готовится выселить ее, — говорит она, но ее голос уже мягче. — Я также не могу дождаться встречи с ней. Я хочу, чтобы она была здесь, с нами.

У меня замирает сердце.

— Я тоже.

Бекки делает глубокий вдох.

— Это будет дикий год для нас, ты знаешь.

— И для меня в том числе?

Она кивает, ее лицо безмятежно.

— Да. Потому что ты сейчас в своем собственном путешествии. Я вижу.

Я постукиваю пальцами по колену.

— С…?

— Со всем, — говорит она и взмахивает рукой в воздухе. — Наконец-то ты оформила это место и сделала его полностью своим. Написание этой книги и ее самостоятельное издание. Жить своей мечтой, своей, а не Калеба. Поездка в то путешествие была первым шагом. Это была твоя мечта. Я хочу, чтобы ты делала больше таких шагов.

Я хихикаю.

— Да, я так рада, что в итоге поехала.

— Я тоже, — говорит она, широко улыбаясь. — Та девушка, которую мы с Патриком отвезли в аэропорт, совсем не похожа на ту, что вернулась домой.

— Правда? Я хандрила в обоих направлениях, — говорю я.

Она смеется.

— Да, но в одном случае я была грустной, а в другом — злой. Ты вернула свой огонь.

Может, и так. Может быть, моя отдыхающая "я" нашла его и вернула мне.

У меня есть работа, которая мне нравится. Книга, которую я с удовольствием пишу. Семья, которую я люблю, крестница на подходе и новый дом, который принадлежит только мне.

И что с того, что маленькая, крошечная открытка не пришла?

Вместо этого мне придется жить воспоминаниями о нем.

27

Я ехала домой с работы, когда мне позвонили.

Это был хороший день. Даже отличный. Мои воспитанники детского сада сейчас изучают Солнечную систему, и мы провели большую часть дня, создавая из папье-маше копии Сатурна.

Во время обеденного перерыва я взяла свой салат из упаковки и съела его в машине. Это вовсе не было грустно — это было необходимо, потому что позволяло мне писать на ноутбуке весь обед. В комнате отдыха я бы никогда не смогла насладиться тишиной и покоем.

Сестры-убийцы быстро становятся для меня самой интересной частью истории. Я все больше концентрируюсь на них и на тайне и все меньше на романтике.

Может быть, потому, что я до сих пор не решила еще одну маленькую головоломку, лежащую в основе всего этого… кто будет любовным интересом главной героини.

Я пыталась придумать других персонажей. Я даже очень далеко зашла в написании версии, где романтическим интересом был бы управляющий отелем, но это не было правильным. Ничего не подходило. Не подходило.

Кроме…

Той версии истории, которую я не должна была писать; которую мне больно писать. Та, где Филипп — мое вдохновение. Хуже всего то, что я знаю, что это было бы легко, как провалиться в воспоминания и вытащить эмоции из опыта, а не из воздуха.

Но я не хочу думать о нем, потому что каждый раз, когда я это делаю, я злюсь.

На себя. На ситуацию. А потом на него, за то, что он сказал по телефону своей сестре, и потому что я услышала облегчение в его голосе. Он был искренен. Он имел в виду каждое из этих слов.

Полагаю, за эти две недели я сильно помешала ему. И, возможно, ему было весело быть со мной. Даже отвлекало. Я не могла отрицать, что он был… ну… он хотел секса. Очень сильно. Я его привлекала.

Это уже кое-что значит, и я не могла притворяться, что это не так. По крайней мере, в этой области я снова обрела уверенность в себе.

Просто большего он не хотел.

И это совершенно нормально, если рассуждать логически. Даже удобно, учитывая, что мы живем в разных штатах и оба выходим из своих отношений. Но я все еще злюсь и обижаюсь, что он пришел к такому выводу, когда я уже начала чувствовать обратное.

Но… Вперед и вверх.

Так что у меня по-прежнему хорошее настроение, когда я еду домой с работы. Сатурн, написание книги и майское тепло в воздухе.

Звонит Бекки. Я включаю громкую связь и продолжаю ехать.

— Привет?

— Это Патрик. — Его голос торопливый. — Началось.

— Началось?

— Да. Мы уже едем в больницу.