— А там кто у вас?

— А здесь досиживают срок люди, осужденные за преступления против половой неприкосновенности. Они сидят обычно в строгих условиях, а здесь те, кто вроде как твёрдо встал на путь исправления. Они отдельно, потому что им нельзя со всеми. Таким туго приходится в любой тюрьме мира.

Это точно.

— А столовая где у вас?

— Что, простите?

— Ну где готовят и все вместе едят.

— А в России что — кто-то специально готовит для заключённых?

— Ну да. Должны же они питаться.

— Вы слишком богатая страна. Надо же — столовая для заключённых!.. У вас их там балуют. Нет. У нас заключённые готовят себе сами. Каждый себе сам. Ну часто один угощает всех остальных или кого захочет, например, блюдами своей национальной кухни. Мы считаем, что заключённым полезно готовить. Они учатся, это развивает мелкую моторику, а потом он сможет готовить дома для себя и своей семьи. Конечно, он имеет право питаться только чипсами и консервами, если ему лень готовить. Но к ним приходят доктор и диетолог и рассказывают, как правильно питаться. Мы вообще-то следим, чтобы они питались сбалансированно. А потом, если завести общую кухню, то как будут соблюдены религиозные права или права веганов? А? Вот как их у вас соблюдают?

Эх, датчане(((

К нам подошли несколько парней в спортивных костюмах. Чистенькие и с целыми зубами, а в остальном как наши, не отличить.

— Можно с ними поговорить?

— Да сколько хотите. Просто помните, что вам нельзя спрашивать, за что они сидят. Это личные данные. Только если сами расскажут.

Ога, а у нас на каждой шконке написано, кто за что.

— Парень, а ты когда выходишь?

— Не скоро, через два месяца.

— А срок у тебя какой?

— Большой. Полгода. Вообще, суки, ни за что сижу! Потому что датчане — страшные националисты, они ненавидят выходцев из другого мира! Вот я гренландец, малочисленная народность. Подумаешь, на свадьбе пострелял в воздух из незарегистрированного ружья! Не убил же никого. Проклятый судья, ублюдок прокурор! И ружьё ещё отняли, напиши у себя в газете.

— А я за наркотики сижу, — вполне охотно вступает в разговор смуглый и чернобородый молодой парень. Похоже, они с эскимосом друзья. — У меня здесь самый большой срок, год. Мне тут понравилось. Я, пожалуй, попробую стать фермером, когда освобожусь. Я научился тут кое-что выращивать.

Коноплю, видимо, собрался выращивать начинающий фермер. Вообще-то у него это крупными буквами светящейся строкой на лбу написано. Осенила парня свежая дебютная идея.

— А ты откуда родом? — спрашиваю смуглого бородатого, который ещё и в оранжевой чалме.

— В смысле? Я датчанин. Из Одена. Там Ганс Христиан Андерсен родился. И я. Пошли кухню мою покажу, ты спрашивала, я слышал.

Я стала крутить головой, пытаясь получить разрешение сотрудника колонии. Но он куда-то делся. Переводчик, молодой датчанин, пожал плечами — «Тебе же не запретили, иди».

Ну и пошли. Внутри тоже всё такое свежее, ну правда — турбаза после перерезания ленточки. Кухня не хуже, а то и получше, чем во многих студенческих кампусах. Очень большая, одна на несколько комнат (которые именно комнаты на одного, а не камеры). Оборудована очень серьёзно. Печь такая, печь сякая, гриль, микроволновки, холодильники, посуда, и всё блестит. Ножи. Много разных отдельных ножей. Отдельно набор книг о вкусной и здоровой пище на разных языках, включая русский.

— Русские сидят?

— Сейчас нет, но рассказывают, что был. Вон от него книги остались.

Про военных разведчиков. Да, на русском.

— А что мешает тебе отсюда уйти?

Парень страшно удивляется. Пытается понять смысл вопроса.

— Куда уйти? Домой уйти? Так меня и так по выходным весь срок отпускают. Если опоздаю с приходом, или нетрезвый явлюсь, или жалобы будут из семьи — не отпустят больше. А если уйду, куда я пойду? Поймают и вернут, а то и в другие условия переведут.

— И срок добавят.

— За что?!

— За побег.

— Это с какой такой радости? Раз я ушёл, значит, была причина. Будут разбираться с причиной. Может, у меня несчастная любовь. Или конфликт в колонии. Никто ж просто так не уходит. Никто меня за это в карцер не отправит.

— Стоп. Куда?

— Карцер. Это страшная вещь.

Так. Кажется, нам не показали чего-то очень важного. Ищу сопровождающего — пошли карцер смотреть.

— Да мы туда и шли. Это вы на кухню и на парней отвлеклись.

Опять русские во всём виноваты. Ну, пошли в карцер.

— Сначала в медсанчасть. Карцер — он после медсанчасти положен и под контролем медсанчасти. В медсанчасти выборочно берут у парней анализы мочи на предмет содержания наркотиков. Если находят — проводим расследование и сажаем нарушителя в карцер.

— И добавляем срок? Прощай, УДО?

— Кому? У кого в моче наркотики? Так он-то при чём? Это наша вина, не уберегли. Разбираться будем. А он наказан карцером за то, что не сдержался. На срок это не влияет.

— А как наркотики попадают в тюрьму?

— Да по-разному, как везде. И на территорию забрасывают, и в передачах заносят, и иногда бывает, что с сотрудниками. Мы таких сразу увольняем и под суд, но это редко бывает.

— А наркоманы? Им же терапия нужна.

— Наркоманы, которые не торгуют — не наш контингент, для них есть больницы. А если наркоман наш — распространял или украл чего на наркотики, тогда он долго получает терапию, это не здесь. Наши просто балуются, наркоманов уже нет среди них. Баловники.

Пошли в карцер. Надо сказать, очень неприятное место. На наш карцер не похоже вообще, но если бы мне предложили выбор, я бы выбрала наш. Да, датский карцер стерильный. Белый. Ничего из мебели, кроме тяжёлого матраса на полу, тоже белого и производящего впечатление ни разу не использованного. К основанию матраса приделаны широкие кожаные ремни. Для фиксации, да. Для буйных случаев и попыток суицида. А такое везде случается, даже при лебедях в пруду.