Да, квартира оказалась пуста. Ни Ирины, ни близняшек, ни ихвещей. Ирка собрала все, от пеленок до игрушек, а также свое барахлишко.Оставалось только дивиться, как все уперла! Почему-то первым делом Аня остропожалела, что не более чем три дня назад купила дефицитную двойную коляску,облегчив Ирине бегство. Ну да, сунула туда все вещи – и понеслась… Куда?!

Потрясенный, убитый Дима как сел на какой-то чемодан посредикомнаты свесив руки, так и сидел, а Аня стояла зажмурясь, прижавшись к косякулбом и… нет, она не плакала, что толку плакать! – она обшаривала мыслью этотпоганый городишко, пытаясь сообразить, куда могла Ирка запрятать похищеннуюЛидочку. Ну и эту, вторую… тихоню-засоню.

Черт, у этой поганки же не было в Комсомольске никакихзнакомых! Или были? Может, подружилась с кем-нибудь в роддоме? Заранеесговорилась, что однажды нагрянет с девочками, посулила какой-то процент отсуммы, что скачает с Литвиновых.

Ни одной минуты не сомневалась Аня: Ирка все это устроила,чтобы увеличить свой «гонорар». Понимала, что теперь-то, ощутив радостиматеринства и отцовства, Литвиновы не станут жмотиться, пойдут на все, чтобывернуть себе девчонок!

Да, это правда… Но где искать Ирину? Или ждать, пока онасоизволит дать о себе знать, пока предъявит свои разбойные требования?

Что-то стукнуло в коридоре, что-то колыхнулось.

Аня вылетела из комнаты чуть ли не со слезами на глазах.

Ирка вернулась!

Но это не Ирина, а соседка:

– Что это у вас дверь не заперта? Тут же «химиков»[3] кругомполно, и не заметите, как дочиста обшарят! – И она ахнула при виде Димы: – Ой,вы уже дома? Значит, разминулись с Ирочкой? Я ей говорю: ну куда ты сдевчонками в такую стынь на вокзал, а она: нет, хочу встретить ДмитрияИвановича, и хоть ты тресни!

– На вокзал? – мгновенно ожил Дима. – Давно вы ее видели?

– Да с полчаса, не более…

Вылетели из дому, схватили такси, через пять минут ужеметались по вокзалу, обращая на себя внимание своим безумным видом. Аня вдругначала плакать и никак не могла остановиться. Главное, ведь уже и в Хабаровскне вернешься, там вся прошлая жизнь порушена, и она, и Дима уволились,квартира, считай, продана, а в Горьком их ждут как бы с детьми, всем там ужеизвестно, что у них две дочки… Позорище какое! Ирка, эта паршивая, лживаятварь, так бы и убила ее своими собственными руками!

Аня стиснула кулаки… которые сами собой разжались, когдаДима вдруг громко выдохнул сквозь стиснутые зубы:

– Вон она. На перроне. Киоск «Воды – мороженое». Да не тудасмотришь!

Господи! Знакомая клеенчатая коляска в синюю клеточку…Знакомая раздобревшая фигура в замшевом плащике… Ирка! Точно, Ирка!

Литвиновы вылетели из вокзала, чуть не падая, понеслись,огибая здание, на перрон.

– Ирина! – еще издали закричал истерически Дима. – Ира!

«Дурак! – с незнакомой, звериной ненавистью подумала Аня. –Спугнешь! Сейчас она как чесанет – и затеряется в толпе на площади!»

Ирка, похоже, не ожидала, что ее так быстро накроют:вскинулась растерянно, заметалась туда-сюда, забыв о сумке с вещами, потомвспомнила, вернулась за ней – и потеряла время.

Дима налетел коршуном, вырвал у нее ручку коляски, откинулпокрывальце с детских лиц, выкрикнул, словно на перекличке:

– Лидочка – здесь! Сонечка – здесь! – Обернулся к жене: –Аня! Они все здесь! Слава богу! – И принялся неловко вывернутой левой рукойвытирать глаза.

Аня не стала тратить время на эмоции: подскочила кошарашенной Ирине, влепила ей одну пощечину, потом другую, а потом уже не моглаостановиться, а Ирка стояла столбом, не защищаясь, и Дима не останавливал жену,то ли поглощенный созерцанием детских лиц, то ли оторопев от ее ярости, – такуюАнечку он прежде не знал, такую Анечку видел впервые…

Наконец Ирка заревела, как большая красивая корова,сообразила заслониться ладонями и плача пошла куда-то прочь. Не совсем,впрочем, ушла: притулилась к киоску, дрожа располневшими плечами, на которыхтрещал замшевый плащик.

Аня, не обращая внимания на зевак, открыла сумку и приняласьвытаскивать оттуда Иркины вещички, впопыхах перемешанные с детскими. Следовалобы, конечно, эту тварюгу оставить в чем есть, но как-то противно хранить хотькакую-то память о ней, да и зачем нести лишнюю тяжесть?

Увязала небогатое имущество в одну из девчонкиных пеленок,подошла к Ирине:

– Кончай реветь, поганка, предательница! Скажи спасибо, чтомы не вызвали милицию! Держи свое барахло.

Ирина неловко прижала к себе узелок, хлопая стеклянными отслез глазами.

Аня расстегнула плащ, кофточку, залезла в лифчик, к которомупришит изнутри потайной карман – всегда, уходя из дому, она надевала этотлифчик, опасаясь коварства Ирины и судьбы! – рванула тонкую, мягкую ткань.Сунула Ирине завернутый в носовой платок тугой нагретый пакет, почему-то островспомнив, как Ирина показывала им фотографию своего любовника, отца будущихблизняшек.

– Вот здесь две тысячи, как и договаривались. И заруби наносу! У тебя нет никаких прав на наших дочек. По всем документам мы – их родители,ясно? У меня справка из роддома, где написано: мать – Литвинова АннаВасильевна. А ты тут никто! Никто! И пошла вон. Только сунься! Только подойди!Я тебя посажу! Поняла! Ну так убирайся.

И Ирка медленно пошла вдоль рельсов.

Аня люто оглянулась на мужа. «Если он только сейчасобернется вслед этой поганке! Если только что-нибудь скажет! Если посмеет меняупрекнуть!»

Не обернулся, не сказал, не упрекнул. В полном упоениитрогал мизинчиком розовые щечки спящих сестричек, лепеча:

– Дочки! Ах вы, мои доченьки!

И у Ани немного отлегло от сердца, отошла пелена с глаз.Удалось отдышаться. И даже в левом боку перестала колоться игла, которую как-тонезаметно удалось туда вонзить зловредной Ирке. Огромная такая, острая игла…

– На какое число у нас билет? – спросила она мужа.

Тот поднял счастливые, влажные глаза:

– Через три дня, а что?

– А завтра есть рейс?

– Сегодня в пять. А что?