но разведка сообщала, что персидский шах не спешит вступать в противостояние с прославленным Суворовым, а показательное наказание дербентского хана остудило многие горячие головы.

Глава 18

Глава 18

Петербург

4 ноября 1796 года

Медный всадник, смотрящий в сторону Швеции, не мог взглянуть на набережную Невы. Такое было невозможно, так как создатели величественного памятника посчитали, что главным направлением, куда устремится взгляд Петра Великого, будет сторона, где проживал главный враг русского государя, Карл XII. Но призрак Петра Алексеевича, который, несомненно, живёт в скульптуре на большом камне, не мог не заметить, как три кареты с сидящими внутри вельможами Российской империи двигались в сторону английских торговых представительств. Набережную между Галерной верфью Петербурга и Медным Всадником облюбовали англичане, потому не вызывало сомнений, куда именно направились три экипажа.

Рассекая промёрзлый ветер, по Береговой Нижней набережной улице, позже названной Английской набережной, стуча колесами по булыжной мостовой, чуть припорошённой снегом, в один из домов ехали канцлер Российской империи Александр Андреевич Безбородко и Александр Романович Воронцов, ныне, с воцарением Павла Петровича, оказавшийся не у дел. Третьим человеком был Никита Петрович Панин. Он только что получил чин генерал-майора, был обласкан государем, однако, на деле не стал верным соратником императора. Панин уже после Рождества отбывал в Берлин послом, при этом имел тайное поручение от государя-императора, о котором знать должны только три человека: собственно, сам Панин, государь, ну, и Ростопчин Фёдор Васильевич, возглавивший коллегию Иностранных дел. Суть тайного поручения заключалась в том, чтобы ещё крайне молодой для больших назначений Никита Петрович Панин искал сближения с Францией. Делал это тайно, без какой-либо огласки. Собирался ли Панин, будучи ярым англофилом, исполнять волю государя? Нет, никоем образом. При этом самовлюблённый молодой мужчина понимал, что даже самые близкие друзья не могут знать ни о поручении императора, ни тем более о том, что Панин будет оное фраппировать. Крайне опасна такая игра, чтобы делиться её подробностями будь с кем.

— Я рад, господа, что вы решили разделить со мной этот вечер, — приветствовал своих гостей английский полномочный посол в Российской империи Чарлз Уитворт.

— Замечу сэр, что канцлеру великой империи невместно ехать на встречу в дом английского купца, словно заговорщик. Это мой последний таковой выезд, — сказал Безбородко.

Александр Андреевич Безбородко чувствовал себя неважно, но силился не показывать этого в обществе. Для болезненного мужчины не проходили бесследно метаморфозы петербургской погоды, когда утром зима, и сыплет снег, днём позднеосенний ветер с ледяным дождем, вечером вновь зима. В таких условиях даже в тёплом доме приходилось тяжко. У графа болели суставы, ломило кости, и всё чаще случались расстройства кишечника. А тут непредвиденные поездки, благо, не сильно дальние.

Встреча английского посла с самыми ярыми русскими англофилами происходила в доме одного из английских купцов. Дом богатый, пусть и не большой, но он вполне соответствовал статусу прибывших мужчин. Впрочем, убранство интерьеров здания было не заслугой купца, сам Уитворт приложил к этому делу свою руку. Как сказали бы в будущем: это была конспиративная квартира.

— Прошу простить меня, граф, я понимаю, сколь много хлопот у канцлера, но и у моего короля есть вопросы. Есть они и у премьер-министра сэра Уильяма Питта, — Уитворт не особо проникся требовательным тоном канцлера Безбородко.

Были у английского посла некоторые сведения, которые могли бы сильно усложнить карьеру болезненного канцлера. Но посол только в исключительных случая стал бы пускать в ход компромат. Безбородко был последовательным англофилом, и не стоит с русским канцлером, столь радеющим за английские интересы, ссориться. Правда, в последнее время русские и английские интересы во-многом совпадают, потому для канцлера нет ничего предосудительного во встрече с Уитвортом. Того, что можно было бы назвать предательством.

— И что же вы желаете сказать нам, Чарльз? — спросил Панин.

Уитворт внутренне съёжился. Такое панибратство было неприятным и могло быть допустимым только с Безбородко, но не с молодым повесой, которому улыбается Фортуна. Молодой Панин жил в иллюзиях английской демократии, считая, что дворяне могут быть менее вычурными, не как в дореволюционной Франции. Впрочем, ранее английский посол разрешал при общении подобный тон молодому Панину. Правда, это было наедине и тогда, когда Уитворту нужна была деликатная информация о Ростопчине, становящимся, может быть, главным англофобом России.

— Есть, господа, несколько вопросов. Первое, это то, что торговый договор между Россией и Англией имеет важный пункт, на который мы пойти не можем просто так, без ответных уступок или деликатных услуг. Я уже указывал на это по официальным каналам, но Ростопчин… — в этот раз своё раздражение посол не стал скрывать. — Он настаивает. Речь идёт о том, что Великобритания не готова предоставлять свою биржу для заключения сделок с Россией. До того обходились контрактами у вас в стране, так зачем же менять сложившееся положение дел?

Фёдор Ростопчин, действительно, упёрся лишь в один пунктик очень даже выгодного Англии договора. Всего-то прописывалась возможность открыть Русский торговый дом в Англии, чтобы иметь возможность торговать без посредников, хотя бы частью. Павел Петрович был удивлён тому обстоятельству, что торговые отношения между Великобританией и Россией диктуются из Лондона, при том, что в такой торговле Англия заинтересована не меньше Российской империи. Но настаивать и сильно упираться, на самом деле, никто не собирался. Русский император искал союзнических отношений с Туманным Альбионом, да и все понимали, что нельзя прерывать торговлю в условиях нарастающей финансовой реформы.

На самом деле, Фёдор Васильевич Ростопчин не столько радел за интересы Российской империи, пусть на поверхности так и выглядело, сколько собирался чуточку ужалить Безбородко. Ростопчин ждал, когда канцлер придёт упрашивать его согласиться. И Фёдор Васильевич под уговорами обязательно сдастся, выторговав себе чуточку в другом деле, да показав иным вельможам, что он, Президент Иностранной коллегии, достаточно силён, чтобы вступать в его партию. Ростопчин активно вербовал сторонников при дворе. О том, что договор будет подписан обязательно, понимал и Безбородко, потому не видел серьёзных причин для волнений английского посла. Этот вопрос можно было обсудить и наедине, даже встретившись на дворцовой площади. Так что Александр Андреевич ожидал продолжения разговора и выявления главной цели собрания.

— Господа, а что это за гений выискался в вашем Отечестве? Спраский. Или как-то иначе у него звучит фамилия? — словно невзначай спросил английский посол.

— Вы имеете в виду Сперанского? — догадался Воронцов, который, пусть и не занимал пока никаких должностей, но нос держал по ветру и