вот что касается разделения…

«И как Лемюэлю удается разрезать пилюли? Это же решительно невозможно!»

Орудуя ножом, он хмурил брови и морщил нос, но сосредоточенное выражение лица никак не помогало. В итоге, спустя дюжину испорченных и улетевших куда-то пилюль, он более-менее наловчился их разрезать. Правда, аккуратненькие половинки или четвертинки так и не выходили…

Во время работы Джеймс понял, что не умеет обращаться не только с весами и ножом, но даже с ножницами.

Порой посетителям требовался бинт… Джеймс видел, как Лемюэль крутит установленную на стойке бобину с бинтом, разматывает его, а потом отрезает нужное количество ножницами. Беда в том, что у его помощника не было достаточно развитого глазомера, чтобы определить, сколько футов бинта отлелить. К тому же, как оказалось, чтобы резать бинт, также нужен опыт — ножницы цеплялись за марлю и подгибались, делали неаккуратные дыры и запутывались, не желая резать как надо…

Как ни странно, почти никакой мороки не было с посетителями, которые сами не знали, что им требуется, и просили совета. Для таких у Джеймса имелся заготовленный универсальный ответ: «Кажется, я знаю, что вам поможет». Лемюэль показал ему ящик с толченым мелом, и Джеймс без зазрения совести набирал в пакетики это вовсе-не-лекарство. Передавая посетителю такой пакетик, он неизменно добавлял: «Если не поможет, приходите завтра, и мы подыщем что-нибудь другое». Оставалось надеяться, что завтра Лемюэль вернется за стойку и все будет как всегда, а уж он знает, что чего и сколько кому нужно.

Отдельным кошмаром была упаковка. Наблюдая все предыдущие дни за тем, как Лемюэль ловко и быстро управляется с упаковочной бумагой, Джеймс и представить не мог, что обертывание, заворачивание, формирование конвертиков и повязывание аптечных твидовых лент — это настоящее искусство. Все, что выходило из-под его рук, было скомканным, мятым и рваным.

Кое-как справившись с упаковкой, Джеймс брался за книгу цен. Отыскав строку с нужным лекарством, он начинал высчитывать — а это тоже было непросто. Когда цифры все же складывались, наступал черед кассового аппарата. Эта древняя рухлядь скрипела и скрежетала, некоторые клавиши застревали. Джеймс управлялся с ним очень медленно: одним пальцем нажимал клавишу, потом искал следующую, нажимал ее, и таким образом со скоростью улитки набирал весь код, после чего ждал, когда лоток откроется, вспоминал, что он не откроется, если не дернуть рычаг, дергал его и складывал оплату в аппарат. Со сдачей тоже было нелегко — порой приходилось по-настоящему ломать голову в попытке узнать, сколько нужно вернуть посетителю…

Но худшим бедствием оказались вовсе не лекарства, кассовый аппарат или сдача, а мистер Грызлобич. Как выяснилось, у него был выходной, и он отчего-то решил провести его в аптеке. Узнав, что Лемюэль Лемони отсутствует, он пару раз пытался стащить череп прадедушки, а потом, оскорбившись за то, что в него швырнули пачкой ваты, принялся мелочно гадить — хотя, учитывая «размах» его злодейского «гения», правильнее будет сказать: подгаживать. Он раз за разом открывал-закрывал дверь, дергая колокольчик, чем вызывал раздражение, то и дело вставал в очередь и засыпал в ней, заваливаясь на кого-то и тем самым провоцируя склоки, а когда Джеймс слишком долго возился или что-то путал, обслуживая того или иного посетителя, выкрикивал, прячась в толпе: «У них есть жалобная книга! Требуйте жалобную книгу!».

В полдень спустилась мадам Клопп, и, стоило ей появиться, Грызлобича как ветром сдуло.

Теща аптекаря лишь поморщилась, увидев беспорядок, который устроил Джеймс, и забралась на свой стул с газетой. Настроение у нее было, вроде как, обычным, но она отчего-то решила сжалиться и время от времени подсказывала Джеймсу, где нужное ему лекарство стоит: «Шкаф справа!», «Третья полка, второй ряд!», «Полка над варителем!», «У трубы пневмопочты!»…

Постепенно Джеймс пообвыкся и прекратил метаться, облако белой пыли рассеялось, нужные лекарства и требуемые коды в книге цен уже находились намного быстрее, да и посетителей стало меньше, а собственный вопрос «Чем могу быть полезен?», адресованный заходящим в аптеку джентльменам и дамам, уже не вызывал столько страха.

Порой появлялся Лемюэль. Он выходил из провизорской, заглядывал в зал, говорил: «Превосходно справляетесь, Джеймс!», а затем отправлялся наверх, к себе. Какое-то время он проводил, видимо, в своей комнате, а потом спускался, что-то отсылал пневмопочтой и снова исчезал в провизорской. Джеймс пытался поймать его и осадить вопросами, но кузен отнекивался: «Все потом! Потом! Я очень занят!».

— Чем это он таким занят? — спросил Джеймс у тещи аптекаря. — Вы знаете, мадам Клопп?

Из-за разворота «Сплетни» последовал ответ:

— Занимается враньем, чтобы подготовить ложь и сделать увертку.

— Что?

— Мне лень придумывать отговорку, Джеймс. Можете сами подставить под «вранье», «ложь» и «увертку» то, что вам понравится…

Работа между тем шла своим чередом. Двери открывались, заглядывали все новые больные и страдающие.

В какой-то момент в аптеку вошел тощий долговязый мистер с фотографическим аппаратом, но лекарств он не попросил, а вместо этого как ни в чем не бывало расставил треногу, поднял повыше ручку с желобком для вспышки и дернул тросик. Раздался щелчок, загорелся магний, и на миг зал залило белым светом. После чего этот тип, ничего не говоря, сложил треногу и покинул аптеку.

— Что это было? — удивленно спросил Джеймс.

Мадам Клопп выглянула из-за газеты.

— А что было?

— Ни-ничего…

Все это казалось очень странным и — Джеймс чувствовал — было как-то связано с непонятными делами Лемюэля.

Когда часы пробили три раза, в аптеку зашел очень мрачный джентльмен в угольном костюме, цилиндре и с черной коробкой под мышкой. В глаз его был вправлен монокль, а на губах застыла тонкая ехидная улыбочка. Приподняв цилиндр, джентльмен походя поздоровался с черепом в шкафу и подошел к стойке.

— Добро пожаловать в «Горькую Пилюлю», — сказал Джеймс. — Чем могу быть полезен?

Джентльмен подмигнул ему, поставил коробку на стойку и, задрав голову, поприветствовал старуху:

— Добрый день, мадам Клопп. Как ваше самочувствие? Я вас все жду не дождусь в гости!

Глаза мадам Клопп над газетой исказились в гневе.

— Не дождетесь, доктор Горрин! У меня прекрасное самочувствие!

Джеймс нахмурился: он знал, что доктор Горрин — городской коронер и аутопсист. Очевидно, он имел в виду, что никак не дождется старуху на своем столе.

— У меня посылка с того света для мистера Лемони, — сказал аутопсист.

— Он ее ждал, — ответила мадам Клопп. — Джеймс, второй колокольчик.

Джеймс, ничего не понимая, дернул за струну сонетки указанного колокольчика. Не прошло и минуты, как Лемюэль спустился.

— О, доктор Горрин! Рад вас видеть!

— Прекрасно выглядите, мистер Лемони. Замечательный цвет кожи. Вас на