Открытия Колумба начали привлекать внимание многих мыслящих людей Кастилии. Так, Хуан дель Энсина из Саламанки (где его отец был сапожником), служивший при дворе герцога Альбы как актер, придворный и поэт, написал вступление к своей книге баллад (Cancionero), названной «Искусство кастильской поэзии», посвятив ее инфанту Хуану. В нем мы находим замечательные слова: «Поскольку, как сказал наиученейший маэстро Антонио де Небрихо (тот, кто изгнал… варварство из нашего романского языка), одной из причин, которая сподвигла его [то есть Энсину] создать искусство романа, состоит в том, что наш язык ныне более возвышен и отточен, чем когда бы то ни было, так что есть опасения, что падение будет столь же стремительно, как и взлет…»{649} Воистину, язык империи!

Колумб в конце концов решил вернуться в Кастилию. 10 марта 1496 года он покинул Ла-Изабеллу вместе с тридцатью индейскими рабами и 225 разочарованными испанцами, включая большинство тех, кто приплыл с Агуадо, и тех, кто не мог уплыть прежде. Они возвращались на двух кораблях, которые были построены в Индиях, – похоже, на самых первых из них{650}.

Прямо перед отплытием Колумб нашел новые золотые россыпи к югу от Веги, которым он дал название Сан-Кристобаль. Он снова оставил губернатором своего брата Бартоломео. Его заместителем стал Диего Колон.

В письме Фердинанду и Изабелле спустя два года, в 1498 году, адмирал объяснял, что в это время в Испании «поднялись злые толки, преуменьшавшие важность начатого мной предприятия, поскольку я не отправил сразу же домой корабли, нагруженные золотом, ибо этого невозможно было сделать в краткое время, равно как не позволяли сделать того те проблемы, о которых я говорил… клянусь спасением, меня представили в невыгодном свете, и всему, что я просил или говорил, чинились препятствия. Потому я решил сам предстать перед вашими высочествами и выказать свое недоверие к этому и также показать, что я был во всем прав».

Он также напомнил, как Соломон отправлял свои корабли на восток в Офир, как Александр посылал других людей на поиск «Тапробаны», а Нерон пытался найти истоки Нила, и даже короли Португалии искали Гвинею{651}. Колумб считал себя в хорошей компании.

Колумб возвращался домой через Малые Антильские острова. 10 апреля он остановился на Гуадалупе, где захватил в рабство некоторое количество карибов, и отчалил 20 апреля. Никаких неизвестных островов он по дороге не посещал. Адмирал прибыл в Кадис 11 июня.

Оттуда он отправился в Севилью, одетый в серую робу францисканского монаха. В нем всегда было что-то монашеское, и у него были отличные отношения с этим орденом еще до его пребывания в Ла-Рабиде. Некоторое время он пробыл дома у Андреса Бернальдеса, священника в Лос-Паласиос, позже автора «Истории царствования католических монархов», главы которой, посвященные открытию Индий и второй экспедиции, были написаны под сильным влиянием рассказов адмирала{652}. Приход Бернальдеса находился в пятнадцати милях к югу от Севильи, но тем не менее он был капелланом и протеже фрая Диего де Деса, друга Колумба при дворе инфанта Хуана. Он был антисемитом, и печально читать его ликования по поводу страданий евреев, уехавших из Испании в Марокко в 1492 году{653}.

Прибыв в Севилью, Колумб мог наблюдать, как его старый соратник по первой экспедиции, Пералонсо Ниньо, готовится отправиться в Индии (он отплыл 16 июня). Это был новый флот Фонсеки, состоявший из двух каравелл и бретонского судна, а также купленной в Кадисе 14-весельной бригантины[13]. Как и большинству других таких флотилий, им пришлось купить сто овец и несколько коз на Ла-Гомере{654}. Они намеревались добраться до Эспаньолы и вернуться, о дальнейших экспедициях ничего не говорилось.

Это плавание не было одобрено адмиралом и вице-королем, и он ничего о нем не знал до самого отплытия. Однако Колумб мог знать, что Алонсо Фернандес де Луго завершил, наконец, завоевание Тенерифе в 1496 году и в июне провел своих пленников-гуанчей перед монархами в Альмасане, городе на реке Дуэро на границе Кастилии и Арагона, который стал местом недолгого пребывания двора инфанта Хуана{655}. Колумб мог бы узнать, что каким бы важным ни казалось его предприятие в 1492 году, четыре года спустя оно рассматривалось лишь одним из многих деяний монархов – вероятно, равное завоеванию Канарских островов, но куда менее заманчивое, чем завоевание Италии.

Однако Колумб узнал, что внешне короли вовсе не ослабили своей поддержки ему. Они написали ему из Альмасана любезное письмо{656}. Колумб, по-прежнему во францисканской рясе, отправился на встречу с ними в Бургос в начале октября. Они приняли его в Каса-дель-Кордон, прекрасном дворце, строительство которого начал покойный коннетабль Кастилии, Педро Фернандес де Веласко, а закончила его вдова Менсия. Он преподнес им «золото хорошей пробы и много масок с золотыми глазами и ушами, а также много попугаев»{657}. Он также представил монархам Диего – брата покойного касика Каонабо, носившего золотой ошейник весом в 600 кастельяно{658}.