Она сама не знала, почему сегодня умолчала об этом, почему не поделилась об этом открытии даже с Тиром, но где-то внутри зрела стойкая уверенность: так надо. А еще она собиралась уже завтра повторить свой недавний опыт и очень надеялась, что тот загадочный корешок тоже не будет против.

Так, размышляя, Мелисса неторопливо умылась, сбросила легкое платье, блеснув в темноте безупречно белой кожей. Излишне поспешно нырнула в полупрозрачную ночную сорочку, положенную в ворох притащенных эльфами вещей кем-то внимательным и мудрым. Старательно расчесалась перед сном, глядясь в крохотное ручное зеркальце, нашедшееся на полочке, и, внимательно изучив собственное отражение, тяжело вздохнула.

– Может, действительно не стоило смотреть на него так долго?

Зеркало многозначительно промолчало.

Милле огорченно опустила плечи и побрела к роскошному ложу с тончайшим балдахином, как у какой-нибудь принцессы. Медленно забралась под одеяло, свернулась клубочком, поджав под себя ноги и обхватив их руками. После чего все-таки тихонько всплакнула, пошмыгала носом, сетуя на собственную мягкость, но потом все же закрыла глаза и удивительно быстро уснула. И даже не заметила, как из живой стены осторожно потянулся к ней крохотный зеленый листочек.

– Итак? – выжидательно сложил руки на груди владыка эльфов. – Что ты сумел понять из сегодняшнего урока?

Тир, морщась от непреходящей боли в затылке, кисло улыбнулся.

– Что однонаправленные потоки лучше не пытаться останавливать в лоб. Гораздо разумнее обойти основной поток силы и разорвать его с противоположной стороны. Так будет быстрее и… ох… безопаснее.

Тирриниэль удовлетворенно кивнул.

– Ты делаешь успехи. Но если с защитой дело обстоит не так уж плохо, то твоя атака… не обижайся, но она больше напоминает писк новорожденного мышонка, чем удар настоящего мага.

– Сам знаю. Это оттого, что ты мешаешь мне сосредоточиться.

– Гм. Мне кажется или ты злишься, мой юный ученик?

– Злюсь, – вынужденно признал Тир, наконец-то поднимаясь с лесного ковра, устланного белоснежными листьями по щиколотку. Его лицо покрылось копотью, на лбу красовалась длинная царапина, закатанные до колен штаны до сих пор дымились и, судя по всему, скоро загорятся по-настоящему. А рубаха и вовсе осыпалась пеплом – от нее остался лишь обугленный ворот, который юноша раздраженно сорвал и отбросил в сторону. После чего с нескрываемым отвращением оглядел свои заляпанные сажей руки и немедленно отер их о еще горячую брючину.

Тирриниэль посмотрел на него со снисходительной улыбкой.

– Так на кого ты злишься, мальчик?

– На себя, конечно!

– Плохо, – нахмурился эльф. – Твоя злость должна быть обращена наружу, а не внутрь, иначе сгоришь раньше, чем достигнешь совершеннолетия. Что именно тебя раздражает? Неудачи? Нерешительность? Собственный страх? Постарайся понять, потому что это очень важно.

– Все вместе, – буркнул Тир, утирая мокрое от пота лицо. – Мне не нравится, что моя сила зависит от чувств, – это слишком ненадежно.

– Верно. Но мы поэтому и учимся столь долго себя контролировать, чтобы по желанию вызывать в себе именно то чувство, которое важно на данный момент: злость, ярость, гнев, ненависть… Порой на это уходит не одно десятилетие.

– А как насчет других чувств, Тирриниэль? Как насчет радости, удовлетворения, признательности? Их ты тоже всегда вызываешь искусственно?

Владыка Л’аэртэ подавил тяжелый вздох: ну вот, опять. И почему мальчишка не желает понять очевидного? Вбил же себе в голову дурную идею и теперь никак не хочет забыть.

– А любовь? – продолжал настаивать юный упрямец. – Тебе вообще знакомо это чувство? Или что-то похожее? Хоть одна привязанность, которая не была бы создана специально?

– Тир…

– Нет, я хочу знать!

– Тебе мало недавнего единения? – устало посмотрел Тирриниэль. – Мало того, что тебя искренне любит Милле?

– Милле не трогай, – строго велел Тир. – Она ангел, и ты не смеешь к ней даже прикасаться!

– Я уже пообещал, и незачем все время напоминать об этом. Ее никто не тронет. Мне всего лишь интересно, почему ты не предупредил ее, что уйдешь сюда? Вдруг она проснется и обнаружит, что осталась одна? На дворе ночь, вокруг темно, страшно…

– Она не боится темноты.

– Вот как? Тогда мне можно расценивать это как проявление доверия?

– Нет, – нахмурился Тир. – Просто я неплохо ее чувствую и, если что-нибудь случится, сразу вернусь.

Владыка Л’аэртэ недовольно пожевал губами и, искоса взглянув на внука, осторожно признал:

– У тебя очень красивая девушка.

– Верно, – еще больше нахмурился юноша. – Тебя это смущает?

– Меня – нет. Но мои воины скоро передерутся за возможность ее охранять.

– И что с того?

– Ничего, – как можно небрежнее пожал плечами эльф. – Я просто хотел сказать, что для смертной такая красота – огромная редкость. Никогда прежде не видел ничего подобного и рад, что у тебя хороший вкус, потому что Милле скорее похожа на редкий бриллиант, чем на обычного человека.

– Она пошла в мать, – сухо пояснил Тир. – А от отца взяла только форму носа, разрез глаз и долголетие, которым его народ всегда славился.

– Он маг? – быстро уточнил Тирриниэль.

– Да.

– Это заметно.

– Ты уходишь от темы, – напомнил юноша. – Не думай, что я забуду или отвлекусь на такую простую уловку. Но раз уж ты взялся меня учить и решил быть честным (по крайней мере, со мной, хотя это пока спорный вопрос), то будь так добр – ответь! Или ты стал настолько владыкой, что уже забыл, что такое откровенность? Давай, мы здесь одни, подслушивать некому. Скажи, если хочешь, чтобы я и дальше тебе верил.

На долгое мгновение в священной роще воцарилось гнетущее молчание.

Тир пристально смотрел на владыку, всем своим видом показывая, что намерен добиться ответа и больше не позволит тому вилять. Тот, в свою очередь, старательно искал возможность улизнуть от скользкой темы, в которой и сам-то был не слишком силен. Но глубоко внутри понимал, что мальчишка уже вцепился в добычу и теперь ни за что не отпустит. Упрямый, как сто баранов, настойчивый, будто идущая по следу хорошо натасканная гончая. Сказать ему горькую истину страшно. Самому себе страшно признаться, не то что ему. Но и солгать нельзя – после недавнего единения Тир непременно почует обман. Может, и сам об этом еще не догадывается, но это именно тот козырь, ради которого стоило терпеть ту дикую боль и угрозу безумия; ради которой стоило рисковать и нарываться на неприятности. Если же он с самого начала знал, на что шел… Торк! Почему он пришел в Темный лес так поздно?!

– Я… не знаю, что тебе ответить, – наконец глухо уронил Тирриниэль, отводя глаза и почти ненавидя себя за такую правду.