Финри к этой отставке готова не была.

– Нам в самом деле придется дожидаться, пока Мид станет причиной немыслимого поражения?

Отец невесело на нее поглядел.

– Представь себе, да. В самом деле. И тогда Закрытый совет даст мне письменное предписание и укажет, кем именно его заменить. Если только вначале, разумеется, не сменят меня.

– И кем это, интересно, они тебя заменят?

– Думается, генерал Миттерик не отказался бы от подобного предложения.

– Миттерик? Этот тщеславный фанфарон и злопыхатель с преданностью кукушки?

– Если он такой, то Закрытый совет он устроит от и до.

– Представить не могу, как ты его возле себя терпишь.

– Знаешь ли, в более молодом возрасте я считал, что у меня на все есть ответы, и они исходят от меня самого. Нынче же я лишь виновато сочувствую тем, кто все еще трудится в плену у своего неведения. И таких немало.

– А удел женщины в таком случае жеманничать на втором плане и радоваться за глупцов, пока они множат потери?

– Мы все иногда радуемся за глупцов, такова жизнь. Так что презирать подчиненных нет смысла. Если человек достоин презрения, он пойдет ко дну и без помощи.

– Вот и хорошо.

Финри не рассчитывала засиживаться долго, понимая, что большего она сейчас от отца все равно не добьется. Ему и так есть о чем беспокоиться, а ей бы лучше поднять ему настроение, а не портить его окончательно. Взгляд Финри упал на доску, где так и стояла недоигранная партия в квадраты.

– Это у нас что, еще с того раза?

– Конечно.

– Тогда…

Следующий ход она продумала еще тогда, когда они расстались, но сделала его, непринужденно пожав плечами, с таким видом, будто он только что пришел ей в голову. Отец посмотрел на доску с легкой снисходительностью, как когда-то давно, когда дочка была еще маленькая.

– Ход сделан? Передумывать не будешь?

– Да ладно, – Финри вздохнула, – чего уж.

Он потянулся к фишке и приостановился с занесенной рукой. Глаза зорко оглядели доску, улыбка сошла, затем появилась вновь.

– Ишь ты какая. А ты…

– Это чтобы как-то отвлечь тебя от мыслей про потери.

– Для этого у меня есть Черный Доу. Не говоря уже о первом из магов и его спутниках. – Он кисло покачал головой. – Может, заночуешь сегодня здесь? Я бы мог найти тебе…

– Мне нужно быть с Гаром.

– Ну да, конечно. Разумеется, нужно.

Она поцеловала отца в лоб, тот закрыл глаза и приобнял ее за плечо.

– Будь завтра осторожна. Я готов скорее потерять десять тысяч солдат, чем тебя.

– От меня так легко не отделаешься, – Финри с улыбкой направлялась к двери. – Хочется, знаешь ли, дожить и посмотреть, как ты выкрутишься после этого моего хода.

Дождь перестал, и офицеры разошлись по своим подразделениям. Все, кроме одного. Бремер дан Горст сначала полусидел, непринужденно облокотившись на коновязь, вдруг встал, гордо выпрямившись, а потом неловко уместился на пятачке меж двумя лошадьми. Финри уже не могла думать о нем как когда-то, при непродолжительных и до смешного формальных беседах в солнечных садах Агрионта. Тогда он представлялся ей эдаким безобидным увальнем. На то, что он нынче был в бою, намекала лишь небольшая царапина на лице. От капитана Хардрика она слышала, что Горст в одиночку набросился на полчище северян и убил шестерых. В изложении полковника Бринта их было уже десять. Оставалось лишь гадать, какие цифры гуляют теперь в рассказах рядовых.

Когда он выпрямлялся, эфес меча тускло блеснул, и Финри с холодным трепетом осознала, что этим самым мечом он всего несколько часов назад убивал людей. Почему-то это очень существенно поднимало оценку Горста в ее глазах. Этот человек обрел обворожительную ауру насилия.

– Бремер? Вы ждете моего отца?

– Мне подумалось… – сказал он несуразным писклявым голосом. – Быть может, вам нужен провожатый.

Она улыбнулась.

– Значит, не перевелись еще герои на свете? Ну так ведите.

Кальдер сидел в сырой темени, недалеко от отхожих мест, и слушал, как празднуют победу Черного Доу. Не хотелось себе в этом сознаваться, но он скучал по Сефф. Скучал по теплу и уюту ее постели. Ну и, конечно, по ее запаху – соскучишься тут, когда ветер подхватывает и несет под нос запах фекалий. Но среди кострищ, в вихре пьяных песен, похвальбы и возни на ум приходило лишь одно место, где можно встретиться с кем-то наедине. А измена нуждается в приватности. И вот послышались тяжелые шаги, на фоне костра можно было различить только черный, отороченный огнистой кромкой силуэт и смутное пятно лица. Однако Кальдер все равно узнал подошедшего. Таких крупных мужчин немного даже в этой части становища. Кальдер встал, разминая затекшие ноги, брезгливо скривился и приблизился к яме, где остановился рядом с вновь прибывшим. Все, что остается после войны – ямы, полные дерьма, и кучи трупов.

– Кейрм Железноголовый? – удивленно спросил Кальдер. – Или мне мерещится?

– Ух ты. – Тот звучно сплюнул в яму. – Принц Кальдер? Ай да честь. А я думал, ты стоишь к западу отсюда, вместе с братом.

– Именно там и стою.

– Тогда какими судьбами здесь? Или на моей сральне запах слаще?

– Не намного.

– Ну тогда давай хоть херами померяемся? Тут дело не в том, каков он у тебя, а что ты им выделываешь.

– То же самое можно сказать и о силе.

– Или о коварстве.

И все, тишина. Молчание Кальдеру не нравилось. Уж лучше спесивец вроде Золотого, или злюка, как Тенвейз, даже неистовый дикарь, как Черный Доу – и то есть, с чем работать. А молчун вроде Железноголового не дает ничего. Особенно в темноте, где нельзя догадаться о мыслях по лицу.

– Мне нужна твоя помощь, – попробовал подступиться Кальдер.

– Думай о водопаде, струя и польется.

– Да я не о ней.

– А о чем тогда?

– Я слышал, поговаривают, Черный Доу хочет моей смерти.

– Не слыхал. А если и так, мне-то что? Здесь никто тебя не любит, кроме тебя самого.

– Пройдет не так много времени, и тебе понадобятся союзники. Ты это хорошо знаешь.

– Да ты что?

Кальдер фыркнул.

– Ни один простец, Железноголовый, не угодил бы туда, куда угодил ты. У Черного Доу любви к тебе не больше, чем ко мне, помяни мое слово.

– Так уж и не больше? А не он ли поставил меня на самое почетное место? Во главе и посредине, не жук чихнул!

Складывалось впечатление, что в развязном смехе воителя сквозит издевка. Тем не менее какая-никакая, но брешь, и Кальдеру не оставалось ничего иного, как ринуться в нее.